Собрание сочинений

– Понятия не имею, – Густав наполнил свой стакан и посмотрел в сторону, – что-нибудь придумается.

Мартину захотелось крикнуть: «Как ты можешь так говорить?» У тебя, может, что-нибудь и придумается, потому что кто-нибудь обязательно купит у тебя картину, пригласит на ужин, или ты неожиданно найдёшь в кармане пачку смятых сотен. Но что делать другим?

Он вышел выбросить мусор и так громко хлопнул крышкой мусоропровода, что по подъезду прокатилось эхо.

Что делать другим, не вундеркиндам? Кто возьмёт на работу гуманитария с одним опубликованным рассказом? И какая это может быть работа? Что он может со своим высоким университетским баллом – встать у станка в типографии? Пойти докером в порт? Как думаешь? Может, на завод «Вольво»? К конвейеру? Герой-пролетарий из него не получится. Увы. Он не носит кепочку в заднем кармане. Он вообще не создан для того, чтобы вкалывать, а потом приходить домой и читать Достоевского. Опять на почту? Вот он вернётся туда и однажды отпразднует пятнадцатилетие профессиональной деятельности, получится типа кротовой норы, просто «Звёздный путь», раз, и ты в 2002-м (он рассмеялся от нереальности даты), и вот он стоит в этом 2002-м и потешается над каким-нибудь устроившимся на лето практикантом, когда тот клянётся, что никогда не превратится в Мартина Берга, который когда-то опубликовал хороший рассказ, а потом устроился на почту.

* * *

Кафедра литературоведения теперь размещалась в новом здании у Нэкрусдаммен и называлась Гуманистен. Мартин ходил на все лекции и семинары. Сидел там в чёрном свитере и слышал, как его собственный голос произносит: «Когда я жил в Париже…» Диплом ему больше всего хотелось писать по Уильяму Уоллесу. Руководитель, уставший доцент, несколько лет назад защитивший диссертацию по «Песни о Роланде», почесал бороду и приподнял бровь:

– Уоллес, говорите? Вот как… А в каком ракурсе вы намерены рассматривать тему? У вас уже сформулированы какие-либо тезисы?

Он пошёл и напился. На такое не жаль потратить уйму времени. Он взял пару бокалов пива. Четыре, пять. Ладно, семь или восемь. С Густавом и его приятелями. С Пером и его приятелями. С Фредриком с философского и его приятелями. А Сесилия не хочет присоединиться? Нет, Сесилия переписывает на чистовик один из дипломов, защита через две недели, она уверена, что провалит, к тому же она очень устала. Она слопала огромную порцию буйабеса. Она ещё раз пройдётся по списку источников и пораньше ляжет спать, сказала она, благовоспитанно подавив отрыжку.

Список использованной литературы у неё был в два раза больше, чем в его работе по Витгенштейну, или о чём там он писал. Кроме того, она всё читала в оригинале. Это предполагается при защите докторской, но к магистерской или кандидатской таких требований нет. Она словно записалась на соревнования по прыжкам в высоту для средних классов и прыгнула на два метра, в то время как планка стояла на метр десять. Причин усердствовать не было. Считалось, что любой, кто сдаст экзамен и выберет тему, способен защититься. Фредрик (который перешёл с трубки на сигариллы) в настоящее время обсуждал тему с руководителем и завкафедрой. Приятель Фредрика, утверждавший, что общался с Мартином на какой-то вечеринке в Лонгедраге сто лет назад, писал магистерскую по социологии и утверждал, что пока не готов становиться рабом зарплаты и вертеться как белка в колесе, и именно поэтому поддался искушению написать научную работу и ещё немного задержаться в крепких университетских объятиях.

Мартин курил, переводя взгляд то на одного, то на другого. В своей семье он был первым, кто получил академическое образование. Отец кивнул, что-то пробормотал и спросил, не хочет ли Мартин сыграть партию в шахматы, но Мартин отказался – в шахматы он играл из рук вон плохо. Мама сидела с сигаретой и «Анной Карениной» или какой-то другой книгой. А вообще как часто человек может перечитывать «Анну Каренину»? Сесилия тоже помочь не могла. Она смотрела на него взглядом провидца, который появлялся у неё всякий раз, когда она всерьёз чем-то увлекалась. Она перемещалась по дому в кимоно и разговаривала сама с собой, она писала работу, которая, разумеется, станет великой и…

– Сесилия? – переспросил приятель Фредрика. – Сесилия Викнер? Ты с ней встречаешься?

– Да…

– Это многое объясняет.

– Что ты имеешь в виду?

– Мой друг пытался за ней ухаживать, полгода, безуспешно, – пожал плечами приятель Фредрика.

– Это обнадёживает.

– Я учился с ней два семестра. Если преподы кого-нибудь из нас и помнят, так это её. Такие как она становятся профессорами до тридцати пяти. Это правда, что она говорит на шести языках?

– На пяти. На французском недостаточно бегло.