Собрание сочинений

– Да, верно, – кивнула Ракель. И, зная о её отношении к собственному мастерству, захотела сказать что-то приятное в ответ. Отец говорил, что людям льстит, когда их называют по имени. Имена и прочие подробности Мартин запоминал плохо, и перед каждой встречей обязательно повторял все детали. А когда соответствующий человек появлялся, Мартин встречал его улыбкой, распахнутыми объятиями, радостным рукопожатием и совершенно естественным образом восклицал: «Харальд – или кто там был, – мы действительно не виделись тысячу лет!» – и дальше по тексту. Спешно перебрав воспоминания – довольно размытые, потому что на той вечеринке было очень много джина по двадцатке за порцию, – Ракель сказала:

– Тебя зовут Юлия, да?

Юлия удивилась и обрадовалась. Они долго обсуждали преподавателей, эксцентричных или психически неуравновешенных однокурсников, учёного, который, по слухам, занимается экспериментальной парапсихологией в лаборатории, где раньше содержали крыс, нехватку микроволновок и то, что картины на кафедре, как будто специально отобраны с прицелом на секс или смерть. Потом в их разговор вклинилась Эллен.

– Простите, что помешала, – проговорила она, – Ракель, у меня есть друг-искусствовед, Арон, он пишет работу об Уле Бильгрене и Густаве Беккере. Я сказала ему, что ты с ним знакома, и он очень хочет с тобой поговорить.

В следующую секунду появился и обстоятельно представился, видимо, тот самый молодой человек. Юлия оставила их, кивнув – увидимся. Ракель попала.

Искусствоведу Арону даже при обилии волос – окладистая борода, густая чёлка – удавалось производить впечатление безупречной чистоты и опрятности. Рубашка была голубой, как раннее летнее утро. Он сжал её руку прохладными мраморными пальцами и начал подробно рассказывать о своей диссертации, посвящённой шведской живописи последних десятилетий, реализму вообще и гиперреализму в частности. Возможно, думала Ракель, пока он говорил, всё это уловка в несерьёзной игре свести-Ракель-с-кем-нибудь. Предпочтительнее с тем, у кого высший балл по всем предметам и кто в разговорах склонен ссылаться на великих. Этап номер один: интеллектуальная, ни к чему не обязывающая беседа. Этап номер два: он придумывает повод попросить телефон, исключительно с платонической целью, к примеру, у него есть кое-какие вопросы по Жаку Лакану. Позвонит он не сразу и как бы между делом, предложит выпить «по бокалу в “Кино”». А этап номер три обычно не наступал никогда, потому что к этому времени Ракель освобождала себя от любых обязательств, не отвечала на эсэмэс и сворачивала в сторону, если вдруг замечала соответствующего эрудита в библиотеке.

– Мне кажется, что я вас уже где-то видел, – сказал Арон, морща лоб, словно разглядывая провокационную, но любопытную картину.

Только полный идиот не заметил бы, что Ракель фигурирует в целом ряде работ Густава.

– «Люкс в Антибе», – предложила она. – Я – ребёнок. И на той большой, берлинской? Там тоже я, на улице в русской шапке-ушанке. Далее по списку.

Арон, похоже, не понял, что сплоховал.

– Какой он? – спросил он и наклонился ближе. – Как человек? – Ракель вспомнился приезд Густава в Берлин. У него там была выставка – в шикарной галерее, куда сама она никогда не рискнула бы зайти, – но он всё время бормотал что-то в духе «просто так сложилось». Повёл её в ресторан, вопил, что она очень худая, заказал устриц, не спросив, любит ли она их, сам не съел ни одной, а Ракель выжала лимон, сделала глубокий вдох и проглотила.

– Мир искусства, – вещал Густав, пока она пыталась подавить рвотный позыв, – так же беден духовно и так же падок на сенсации, как и всё прочее в этом проклятом столетии.

Сделав глоток, Ракель осмотрелась в поисках пути для отступления. Неясно, действительно ли Ловису интересовала стоявшая на столешнице рядом с ними коробка вина с дозатором или она интуитивно почувствовала, что ситуация приближается к критической. Как бы там ни было, Ловиса вмешалась в разговор:

– А-а-а, вы обсуждаете Великого Художника! – воскликнула она, после чего подалась вперёд, чтобы открыть краник с вином, которое тут же пролилось на платье Ракели, Ловиса быстро нашла им занятие: сначала велела обоим искать полотенце, потом заставила Ракель оттирать пятно, а сама пустилась в откровения и стала рассказывать, что тоже любит использовать «это связующее звено с культурной элитой», если надо к кому-нибудь подкатить.

– Представляешь, – обратилась она к Арону, и её личико эльфа озарилось улыбкой, – вот так встречаешь какого-нибудь интересующегося искусством симпатичного парня, который предлагает выпить красного вина и посмотреть фильм, снятый пьяным Сальвадором Дали и его пьяными друзьями, а ты с таким вот элегантным спокойствием берёшь и переключаешь разговор на Густава Беккера. Знал бы ты – как тебя зовут? – Арон? – так вот, знал бы ты, Арон, насколько это беспроигрышная тактика!

– О’кей… – сказал Арон.