Собрание сочинений

– И не играет ровно никакой роли то, что на своей искусствоведческой кафедре они всеми силами пытаются выбросить это… как там оно называется… – Она в нетерпении щёлкнула пальцами.

– Фигуративное искусство? – подсказал Арон.

– Точно, – быстро кивнула Ловиса, хотя Арон мог, по идее, сказать всё что угодно. – Так вот, они в тридцать лет получают свой высший балл, доказывая, что фигуративное искусство – это дерьмо. И всё равно, сто́ит среднестатистическому искусствоведу столкнуться со знаменитостью, как он тут же превращается в дитя, увидевшее рождественскую ёлку.

Без церемоний всучив свой бокал Арону, Ловиса вытащила из заднего кармана джинсов коробочку с жевательным табаком. Кто-то из друзей подарил ей большую упаковку снюса, и, будучи экономной, она чувствовала себя обязанной использовать её до конца. Скатала табачный шарик и с некоторой степенностью сунула его под губу.

– Хочешь? – предложила она. Арон, принадлежавший, по-видимому, к тому типу мужчин, которые не оставляют в раковине ни единого волоса и не разбрасывают по полу грязные носки, покачал головой.

– Но это не про Ракель, – сказала Ловиса. – Правда же?

– Правда.

– Ты очень скромная, – произнесла Ловиса, положив руку на её плечо.

– Я бы даже сказала, чрезвычайно скромная.

– А эти сомнительные замашки свойственны всем нам прочим…

– …черни, – проговорила Ракель, – плебсу.

– Но в отличие от всех нас прочих у Ракели есть кое-что и по материнской линии.

На челе Арона боролись замешательство и раздражение:

– Что-что?

– Читай, Арон, читай больше! – Ловиса забрала свой бокал у него из рук. – О боже, я думала, ты пишешь о Густаве Беккере? В таком случае ты должен был слышать о Сесилии Берг.

– Да, конечно. История идей. В каталоге Беккера, кстати, больше тридцати её портретов…

Наверное, подумала Ракель, он обсуждал свою работу со столькими людьми, что упакованные, как товар в магазине, фразы сыпятся из него без какой-либо привязки к «покупателю». Или, может, он всю жизнь старался быть прилежным учеником, а Ловиса в этой её манере магистра-провокатора сейчас с пристрастием спрашивает у него домашнее задание, которое не имеет никакого отношения к его реальности. Ракель посмотрела на дно своего бокала. Ловиса поправила комок табака под губой. И искусствовед Арон наконец сообразил, что ему не стоило просвещать дочь Сесилии Берг о числе портретов Сесилии Берг. Он замолчал, откинул назад свои красиво подстриженные волосы. На пальце сверкнул перстень.

– В последнем номере «Глэнта» была её статья… – начал было он.

Ловиса сквозь зубы издала специфически норрландское «да». Хотя всю жизнь живёт в гётеборгской Майорне.

– Старый текст. Кажется, девяносто пятого года, – сказал Арон.

– Девяносто шестого, – сказала Ракель и повторила: – Думаю, да, девяносто шестого.

– Что на самом деле с ней произошло? – Взгляд Арона блуждал по стенам кухни. Он переступал с ноги на ногу.

– Она исчезла, – сказала Ловиса.

– То есть как? – Он впервые посмотрел Ловисе в глаза.

– Пятнадцать лет назад она ушла и больше не вернулась. Что произошло, не знает никто.

– Это правда? – Наверное, он думал, что они его разыгрывают, потому что на его лице не появилось то испуганно-сострадательное выражение, которое обычно вызывало упоминание об исчезновении Сесилии. Вместо этого он приподнял бровь и покрутил кольцо на пальце.

– Послушайте, я уже должен… Ракель, было приятно познакомиться, увидимся. – Он ушёл.

– Ну и тупица, – пробормотала Ловиса, как только он скрылся из вида.

– Я вообще ничего не имела в виду, – сказала Ракель и заметила, что сложила руки точно так же, как обвиняемый в сериале «Счастливчик Люк».

– Очень надеюсь. На эту свою бороду он тратит не меньше часа в день. – Ловиса вздохнула и покачала головой. – У Эллен есть очень странные знакомые. Слушай, а нам ей спеть не пора? – И, перекрикивая шум в кухне, Ловиса объявила: – Внимание, сейчас все споём в честь именинницы! Где она? Кто-нибудь её видел? Кажется, надо снарядить экспедицию на балкон!

5

Ракель нашарила рукой будильник. Четверть десятого. Застонав, она накрыла голову подушкой. Долгое время лежала с закрытыми глазами в ожидании, что тело нальётся приятной тяжестью, предваряющей сон, но мозг, увы, уже занялся реконструкцией вчерашнего вечера. Кто-то приготовил грог. А потом Ловиса врубила музыку на такую громкость, что даже Эллен была бы против, если бы не сидела на балконе и не рыдала из-за того, что Докторант так и не объяснился ей в любви. Ракель случайно оказалась рядом, и ей пришлось выслушать отчёт обо всех фазах его нерешительного ухаживания, после чего Эллен наконец высморкалась, объявила, что им надо потанцевать, и они пошли в гостиную, где Ловиса как раз поставила Глорию Эстерфан. Эллен вытирала слёзы и яростно двигалась под «Conga».

Без четверти десять. Ракель села в ожидании возможной тошноты. Кажется, от тяжёлого похмелья она будет избавлена. С громким треском подняла жалюзи. Небо было ярко-голубым, и, пока она плелась в ванную, солнце беспрепятственно заливало квартиру светом.