Читаем Собрание сочинений полностью

– Вот так! Великий Зигмунд! Это хорошо, что вам дают полноценное образование. Вы должны быть во всеоружии. Там на улице все сумасшедшие, вот что я тебе скажу. Но кофе-то ты выпьешь? Твой старый дядюшка будет счастлив.

Выбора не оставалось, Ракели пришлось пойти в кафе и позволить ему заплатить за её кофе в одноразовом стаканчике и пончик с яблочной начинкой – потому что ему, очевидно, самому очень хотелось съесть такой – и выйти вслед за дядей на яркое солнце. Пруд был всё ещё покрыт льдом, под которым просматривались прошлогодние кувшинки. Извилистые ветки рододендрона были голыми у корней, а стволы огромных дубов покрывал мох. Серёжки лещины переливались жёлтым. На другом берегу располагалась игровая площадка, и детские голоса, звонкие и нежные, освобождённые от слов, взмывали в небо.

Эммануил предложил пойти к его любимой скамейке, с которой открывается прекрасный вид. У воды стояло с полдюжины скамеек, особой разницы между ними Ракель не увидела, но услышала собственный голос, произносящий «да, конечно, здесь и вправду замечательно».

– Бог ведает, – вздохнул не умолкавший ни на миг Эммануил, возвращаясь к своей потенциальной диссертации, – но, если я сделаю что-нибудь толковое со всеми этими моими гуманитарными знаниями, мамочка будет просто на седьмом небе от счастья. Она обрывает мне телефон, уговаривая переехать в Стокгольм. Заманивает собственным флигелем в том роскошном месте. Я объясняю, что у меня масса работы в связи с исследованием и я не могу никуда ехать, но она намекает, что может урезать финансирование моего диванного существования. Вот как-то так.

– О-о, – выдохнула Ракель.

– К счастью, мой психоаналитик, мудрая женщина, абсолютно уверена, что возвращение в лоно семьи негативно скажется на моей личностной проблематике. Я, видишь ли, читал кое-что, и должен сказать, что эта страшная зацикленность на эдипальном, то есть на любовном треугольнике, то есть ты сам и объект твоей любви, и тот другой, то есть отец, или – с большой буквы – Отец. Вопрос, в какой мере индивид действительно индивидуален, всегда остаётся без ясного ответа.

– Ну, – сказала Ракель, – эдипов комплекс – это центральное понятие у Фрейда…

В современном сознании он превратился в примитивную формулу, которую люди связывают, в общем, со всеми подряд психоаналитическими теориями девятнадцатого века, подумала она и откусила большой кусок пончика только для того, чтобы ничего больше не говорить. Он хотел убить своего папу и переспать со своей мамой, словно всё это детективная головоломка à la Агата Кристи, направленная на поиск невротической симптоматики, и в конце все соберутся вместе – папа, мама, крошка Ханс, няня, господин К, госпожа К и в углу великий ученик К. Г. Юнг – и доктор Фрейд начнёт разбираться в перипетиях запутанной семейной саги.

– Я рад, что ты этим занимаешься. Знаешь, я разговаривал с теми, кто говорит, что я должен правильно дышать и составлять различные списки. Я должен только что-то делать, делать, делать. В то время как необходимы мысли. То есть не просто конкретные мысли, а их форма и структура. Хотя, с другой стороны, меня это совсем не удивляет, Ракель. Ты всегда понимала что к чему. Это у тебя от матери. Ты же знаешь, из всех нас самой умной была Сесилия. Печально, но это так. Мне бы хотелось сказать, что это я. Петер – мастерский подражатель, а Вера неплохо справляется за счёт внешности и обаяния. Ты не будешь доедать пончик? Нет, спасибо, я не хочу… хорошо-хорошо, если ты настаиваешь. М-м-м. Волшебная кондитерская. Который, кстати, час?

– Половина двенадцатого.

– Половина двенадцатого! Мне уже нужно идти.

Он шёл так быстро, что полы пальто разлетались в стороны. Ракель сидела на скамейке и пила кофе. Солнце обнимало её голову и плечи.

<p>6</p>

Протаскав с собой подсунутый отцом роман почти неделю, Ракель наконец открыла его, расположившись в кафе «Сигаррен», надеясь, что географическая близость издательства разбудит в ней чувство долга, достаточное для исполнения обещания. Проблема заключалась не в самом чтении. Ракель, в отличие от многих других, в Берлине действительно потратила время на то, чтобы как следует выучить язык. Дело было скорее в энтузиазме Мартина, внезапном и поэтому подозрительном. Когда она выбрала в качестве второго языка немецкий, отец сказал:

– Конечно. Хорошо. Отлично. Стратегический выбор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большие романы

Книга формы и пустоты
Книга формы и пустоты

Через год после смерти своего любимого отца-музыканта тринадцатилетний Бенни начинает слышать голоса. Это голоса вещей в его доме – игрушек и душевой лейки, одежды и китайских палочек для еды, жареных ребрышек и листьев увядшего салата. Хотя Бенни не понимает, о чем они говорят, он чувствует их эмоциональный тон. Некоторые звучат приятно, но другие могут выражать недовольство или даже боль.Когда у его матери Аннабель появляется проблема накопления вещей, голоса становятся громче. Сначала Бенни пытается их игнорировать, но вскоре голоса начинают преследовать его за пределами дома, на улице и в школе, заставляя его, наконец, искать убежища в тишине большой публичной библиотеки, где не только люди, но и вещи стараются соблюдать тишину. Там Бенни открывает для себя странный новый мир. Он влюбляется в очаровательную уличную художницу, которая носит с собой хорька, встречает бездомного философа-поэта, который побуждает его задавать важные вопросы и находить свой собственный голос среди многих.И в конце концов он находит говорящую Книгу, которая рассказывает о жизни и учит Бенни прислушиваться к тому, что действительно важно.

Рут Озеки

Современная русская и зарубежная проза
Собрание сочинений
Собрание сочинений

Гётеборг в ожидании ретроспективы Густава Беккера. Легендарный enfant terrible представит свои работы – живопись, что уже при жизни пообещала вечную славу своему создателю. Со всех афиш за городом наблюдает внимательный взор любимой натурщицы художника, жены его лучшего друга, Сесилии Берг. Она исчезла пятнадцать лет назад. Ускользнула, оставив мужа, двоих детей и вопросы, на которые её дочь Ракель теперь силится найти ответы. И кажется, ей удалось обнаружить подсказку, спрятанную между строк случайно попавшей в руки книги. Но стоит ли верить словам? Её отец Мартин Берг полжизни провел, пытаясь совладать со словами. Издатель, когда-то сам мечтавший о карьере писателя, окопался в черновиках, которые за четверть века так и не превратились в роман. А жизнь за это время успела стать историей – масштабным полотном, от шестидесятых и до наших дней. И теперь воспоминания ложатся на холсты, дразня яркими красками. Неужели настало время подводить итоги? Или всё самое интересное ещё впереди?

Лидия Сандгрен

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги