Собрание сочинений

Главный герой книги, юный Билл, только что приехал в Париж. Он очень жаждет преуспеть – он очень голоден и одинок, его недавно бросили. Билл бродит по улицам, охваченный, как пишет Уоллес, «чернильной горячкой», письменный стол в гостиничном номере в равной степени манит его и пугает:

Учитывая требования профессии писателя, странно, что она остаётся столь притягательной для юных душ. Никто, и Билл Брэдли в том числе, не может вообразить, что вдохновение сидящего за письменным столом никогда не исчезнет, что пишущий всегда сможет черпать его из нескудеющего источника, работать одержимо и пылко, ведомый таинственными силами, управлять которыми невозможно. Нет, сомнение присутствует всегда. Это эквилибристика на краю пропасти. Случается, ты засыпаешь у самого обрыва, а пробуждаясь, сначала видишь тьму и осознаешь: если я сейчас упаду, возврата не будет. Если я упаду, мне конец.

Профессий, сулящих подобное счастье, единицы: золотоискатели, пожалуй, и писатели. И всё равно к ним рвутся. Садятся за стол, берут бумагу и ручку. Ищут первое предложение, тонкую, как паутина, леску, чтобы сплести сеть. Понимают, сколько времени это займёт, какой труд предстоит, и всё равно продолжают. Почему? Потому что писать означает завоёвывать мир. Присваивать его и становиться богом. Пишущий получает доступ ко всем пространствам, к умам и душам, в святая святых; все тайны мира лежат у его ног. Ему даётся шанс попасть в вечность. Писать – это значит отрицать смерть.

* * *

Однажды на пике июльской летаргии, когда до возвращения Густава по-прежнему оставалась вечность, а известий от него не было уже как минимум пару недель, Мартин начал играть в музыкальной группе.

Во Французском клубе он разговорился со светловолосым парнем, который представился как Пер Андрен и энергично пожал Мартину руку своей влажной лапой. Он утверждал, что помнит Мартина по Витфельдской гимназии, хотя Мартин там этого Пера вроде не видел.

– А, да, конечно, – соврал он. Пер напоминал лягушку, с тонкими ногами и мощным слегка наклонённым вперёд туловищем, и Мартин мысленно заносил в память этот образ, чтобы потом найти ему литературное применение, а Пер тем временем поинтересовался, как дела и играет ли он на гитаре.

Мартин кивнул, может, потому что был пьян, а может, потому что соскучился по фланированию по улицам с гитарой за плечами. (В последний раз это было год назад, когда он твёрдо решил бросить занятия у учителя музыки, которому было не меньше пятидесяти пяти и который при каждом удобном случае напоминал, что когда-то имел некоторое отношение к Blå Tåget [24]: «Хотя, с тех пор прошло, конечно, много времени…»)

Оказалось, что гитарист из группы Пера уехал в Италию давить виноград. И ему нужно найти замену. Потом Мартин познакомился с солистом Томми, который никогда не снимал солнцезащитные очки в помещении и не вынимал изо рта жвачку. Барабанщик работал на разогреве.

– Мы играем под Clash, Iggy & the Stooges, раннего Боуи, – сказал Пер.

– Какая у тебя гитара? – спросил Томми.

– И The Undertones, само собой, – быстро продолжил Пер, – Эбба [25], разумеется… Честно говоря, мы ближе к року, чем к панку.

– Звучит неплохо, – сказал Мартин. – Но моя гитара крякнула.

Правда была в том, что гитары у него не было, он променял её на перно, диски, платные клубы, газеты и чёрные джинсы «ливайс», в которых Густав предлагал прорезать дырки в знак символического протеста против капитализма.

– Ничего страшно, можешь взять гитару Эрика, – предложил Пер. – Там, где он находится сейчас, она ему всё равно не понадобится.

– Сейчас он кормит рыб, – сказал Томми по-английски [26].

– Я имею в виду, что он в Болонье.