Собрание сочинений и писем (1828-1876)

Такое общее расположение сибиряков к политическим и государственным преступникам не могло остаться без влияния и на начальство. Случались, правда, довольно часто разные официальные мерзости, - ведь русское начальство, еще более вороватое в Сибири, чем в самой России, не может же изменить своему коренному характеру, - но вообще должно оказать, что редко когда соблюдаются во всей строгости предписания драконо-русского закона в отношении к политическим ссыльным и каторжным. Более всего страдали они от произвола, капризов, привязок местных начальников. Нередко произвол этот доходил до оскорбления и до жестокости. Так напр[имер] какой-то плац-майор омской крепости, которого я позабыл фамилию и который судится еще до сих пор в Тобольске, поступал самым оскорбительным и жестоким образом с поляками, содержимыми там на работах, - бил их палками и заставлял при страшных морозах чистить нужники. Не знаю я таких примеров в Восточной Сибири, но случались и здесь очень нехорошие вещи. Главная заслуга Муравьева состоит, во-первых, в том, что он поставил политических преступников в совершенную независимость от каких бы то ни было начальников, так что было опасным не только обидеть, но даже поссориться с политическим преступником. Муравьев по принципу и по расчету брал почти всегда сторону последнего, что в частности могло иногда оказаться неудобным, несправедливым, в целом же для достижения его цели, а именно для возвышения положения политических преступников в Сибири, было необходимо. Он не пропустил ни одного случая, чтобы поднять их в общественном мнении; им, полякам и русским, особенно же декабристам, он расточал постоянно самое деликатное внимание, все любезности свои,и все признаки глубочайшего уважения. И это в 1848 году, при Николае, когда николаевская свирепая исступленность доходила до последних границ. Мало того, что он значительно облегчил участь каждого, исполнял, сколько было возможно и даже когда было невозможно, желание каждого, в противность строжайшим предписаниям позволял им жить, где хотели, ходить, куда хотели, в Восточной Сибири, и заниматься, чем хотели, - он их приблизил к себе, стал принимать их у себя как самых почетных гостей, посещать их как самых близких друзей.

Послушайте, что говорит масса поляков, воротившихся недавно из Восточной Сибири на родину благодаря его же широкому, возможному и невозможному применению кривой и хромой, истиннонемецкой императорской амнистии. Они единогласно благословляют его и говорят, что он помирил их и с русскими и с фамилиею Муравьева. Спросите у живых декабристов кроме Завалишина и Раевского 23. Все были и остаются друзьями, приверженцами, почитателями Муравьева.

Кстати поговорим о политических преступниках - врагах Муравьева: о Завалишине, Раевском, Петрашевском и Львове; других я не знаю, разве присоединить к ним полуполитического жидка Розенталя 24, и то только потому, что он также, как Петрашевский и Завалишин, пишет читанные нами здесь доносы в 3-е Отделение, а может быть, бог вас знает, корреспондирует и с "Колоколом". A tout seigneur tout honneur ("По заслугам и честь".) начну с Завалишина.