Собрание сочинений. Логово белого червя

И вновь не увидел ничего, кроме клубящегося тумана. Чуть пристыженно Думая о собственной впечатлительности, Арье Фишер прошел в свою каморку, именовавшуюся рабочей комнатой. Тут он засветил масляный светильник, очистил на столе место и торжественно водрузил на край новую подставку под утюг.

Хава сердитым голосом позвала ужинать.

— Иду! — отозвался портной.

Ужин прошел в полном молчании. Хава всем своим видом выказывала мужу сильнейшее неодобрение, у самого же Арье Фишера мысли и чувства находились в состоянии хаоса, вызванного странными ощущениями, испытанными им на берегу и по возвращении.

— Коган завтра собирался прийти за сюртуком, ты не забыл? — сердито поинтересовалась Хава, принимаясь за мытье посуды.

— Пусть приходит, — ответил реб Фишер. — Я, между прочим, давно все закончил, осталось только отпарить старые швы.

— Так отпарь, — буркнула жена. — Чего ты сидишь? Отпарь, завтра не успеешь.

Портной почесал в затылке и нехотя согласился: действительно, завтра можно не успеть. Он со вздохом взял в руки чугунный утюг, подошел к печке, засыпал совком в утюг пригоршню горящих углей. Вернувшись в свою каморку, поставил утюг на новую подставку, застелил стол старым одеялом, поверх него аккуратно разложил перелицованный сюртук.

— Хава! — крикнул он. — Принеси воды!

Жена молча вошла, сунула ему полную кружку и так же молча удалилась. Реб Фишер покачал головой, поставил кружку рядом с подставкой, обильно побрызгал сюртук водой и размеренно заводил по ткани горячим утюгом.

Внезапный порыв ветра громко хлопнул ставней. Окно распахнулось, в комнату ворвался холодный ветер, мгновенно пронизавший растерявшегося Арье Фишера до костей и погасивший светильник.

Портной поспешил закрыть окно. Темные облака, плывшие по небосводу, то и дело закрывали тусклый диск, и оттого на стенах беззвучно затанцевали странные причудливые тени.

Вид из окна странным образом изменился. Залитые лунным светом окрестности казались чужими. Реб Фишер всматривался завороженным взглядом в смутно знакомые очертания укрытых туманом домов, чувствуя неприятный холод в груди.

Пейзаж вызывал необъяснимую тревогу. Портной попятился к столу, собираясь вновь разжечь масляную лампу. Рука его натолкнулась на кружку, кружка опрокинулась, и вода выплеснулась прямехонько на плоский камень-подставку, уже разогретый утюгом до красноватого свечения. Послышалось громкое шипение, камень окутался паром, после чего с сухим треском разломился на две неравные части, прямо на глазах огорченного портного.

— А, чтоб тебя… — в сердцах выругался Арье Фишер, мгновенно забывая обо всех неосознанных страхах, только что владевших его сердцем. Он спешно подхватил завалившийся на бок утюг. Похоже, сегодня не удастся закончить работу.

Да и Бог с ней, в конце концов. Встанет утром пораньше, успеет. Реб Фишер аккуратно развесил неотпаренные полы сюртука на стуле, отнес утюг в кухню, поставил его сбоку на остывающую плиту. Теплые осколки камня, оказавшегося столь неустойчивым к перепаду температур, разочарованно бросил в мусорное ведро, а сам принялся стелить себе постель — у Хавы как раз начались запретные дни, в такие периоды портной стелил себе на узкой кушетке в мастерской. Прежде, чем сознание его провалилось в черную бездонную яму, он вновь почувствовал на себе чей-то недобрый взгляд, но испугаться уже не успел, потому что уснул мгновенно.

Среди ночи яворицкий портной проснулся от странного приступа удушья. Отдышавшись и успокоив бешено колотившееся сердце, реб Арье сел на кушетке.

В доме царила полная тишина, такая напряженная, что, казалось, могла порваться. Арье Фишер непроизвольно прислушался.

Ни звука не доносилось ни снаружи, ни из-за фанерной перегородки, отделявшей его конуру-мастерскую от спальни. Тяжело поднявшись, чувствуя себя так, словно он только что оправился от изнурительной болезни, портной подошел к окну. Было очень душно, как в знойные августовские дни, когда стены и крыша нагревались до невыносимой температуры.

Подняв щеколду, реб Фишер распахнул настежь обе створки окна.

Но и снаружи было так же душно и тихо. Ни в одном из домов не горел свет; что же звезд, то и их не было видно — плотная облачная пелена заволокла небосвод. Лишь желтовато-призрачное, тоже болезненное лунное сияние прорывалось сквозь облака.

«Полнолуние», — реб Фишер огорченно покачал головой. В такие ночи он всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Что же до Хавы, то она становилась еще более раздражительной и скандальной, чем обычно.

Странный звук вдруг донесся из-за перегородки — то ли короткий хрип, то ли всхлип.

Встревоженный портной спешно проследовал в спальню.

Широкая двуспальная кровать стояла изголовьем к окну. Все в том же призрачном лунном свете реб Фишер увидел, что его жена не спит, а сидит на постели в длинной своей ночной сорочке, стянутой шнурком на шее. При этом ее руки делают странные беспорядочные движения, словно хватая что-то невидимое, а голова мерно вздрагивает.

Реб Фишер хотел было спросить, что случилось, но Хава вдруг снова всхлипнула, а потом громко расхохоталась.