Наблюдение клиники: физическое обследование — 14-летняя маг ленькая, хрупкого сложения девочка хорошей упитанности. Еще детские формы, грудь мало развита, лобковые волосы скудные, подмышечные волосы едва намечены. Менструация еще не наступила.
Ап. проявила себя как чрезвычайно застенчивый и робкий ребенок. Первые дни, когда ее еще держали в постели, она вообще не разговаривала по собственному побуждению. Ее настроение казалось печальным и боязливым, она много плакала. Ее нельзя было склонить к ответу даже на самый простой вопрос. Сама по себе она не искала никакого общения с другими и избегала любого сближения. При этом она, однако, не была недружелюбна и недоступна, а, напротив, следовала каждому требованию, которое ей предъявлялось, и выполняла возложенные на нее небольшие работы не только к полному удовольствию, но проявляла необычное для своего возраста прилежание и выдержку. При попытках обследования она, наконец, после долгих настояний вымолвила, полуплача, тихим голосом несколько слов; если на нее резко нападали, она разражалась слезами и ничего нельзя было добиться. При этом никогда не было впечатления, что это поведение по злому умыслу, из упрямства или ожесточенности, а, скорее, из чрезмерной детской застенчивости, стеснения и боязливости. Подтверждается это предположение высказыванием обвиняемой в адрес воспитательницы, к которой она постепенно прониклась большим доверием и в отношении которой она некоторым образом преодолела свою робость. В ответ на ее упрек, что Ап. должна быть более откровенной с врачами, она сказала: «Когда врачи меня спрашивают, у меня ком подкатывает к горлу, так что я уже ничего больше не могу вымолвить». В течение шести недель Ап. частично преодолела свою робость и давала, наконец, более подробные связные ответы. О преступлении она под громкие всхлипывания дает те же показания, что и прежде. В качестве мотива она опять указала, что у нее была такая страшная тоска по дому, что она больше не знала, что ей делать; если бы она убежала домой, отец ее только бы избил и отправил обратно, как он это делал с Евгением, который несколько раз убегал из тоски по родине и дому со службы. Наконец, она думала, если один из детей умрет, ей можно будет домой, поэтому она подняла руку на ребенка. Она надеялась, что ничего не выйдет наружу, но когда ее хозяева попали в тюрьму, она во всем призналась. По требованию она написала о ходе дела ясным почерком орфографически правильно следующее: