— Просто его так научили, — сказал Элихио. — Я тоже когда-то был танцором в Ториме. Танцевать приходится так, как тебя учат.
— В конце концов, Валенсио — далеко не лучший, — сказал Эскере. — Есть и другие. Вот Сакатека…
— Сакатека —
— Перестань, дед, — запротестовал Лусио.
— Не ленив и не глуп, — продолжал дон Хуан, — но чем он занимается, кроме пьянства?
— Покупает кожаные пиджаки, — сказал Хенаро, и все расхохотались.
Лусио глотнул еще баканоры.
— Ну и как пейот может все это изменить? — настаивал Элихио.
— Если бы Лусио начал искать
— Он что, бросил бы пить, да? — не отставал Элихио.
— Да, наверное. Чтобы жизнь удовлетворяла его, ему понадобилось бы что-то кроме текилы. Это что-то, чем бы оно ни было, даст ему
— Но тогда пейот должен быть очень вкусным, — сказал Элихио.
— Я этого не говорил, — возразил дон Хуан.
— Черт возьми, тогда я не понимаю. Как можно получать от него удовольствие, если он противный? — недоумевал Элихио.
— Он позволяет более полно наслаждаться жизнью, — объяснил дон Хуан.
— Какое может быть наслаждение, если вкус у него дерьмовый? — не унимался Элихио. — Бред какой-то.
— Ничего подобного, все правильно, — убежденно вставил Хенаро. — Ты становишься психом и автоматически наслаждаешься жизнью. Неважно, чем ты при этом занимаешься.
Все опять засмеялись.
— Все правильно, — невозмутимо продолжал дон Хуан. — Вы прикиньте, как мало мы знаем и как много могли бы увидеть. Пьянство — вот что делает людей психами. Оно затуманивает мозги, путая все на свете.
Лусио и Бениньо насмешливо переглянулись. Все это они слышали уже не раз. Хенаро и Эскере вдруг заговорили одновременно. Виктор ржал, заглушая всех остальных. Единственным заинтересованным казался Элихио.
— Как пейот все это делает? — спросил он.
— Прежде всего, человек должен хотеть познакомиться с
— А потом? — спросил Элихио.
— Потом он лезет на крышу, а задница остается на земле, — вставил Хенаро.
Все взревели от хохота.
— То, что происходит потом, полностью зависит от человека, — не теряя самообладания, продолжал дон Хуан. — С
Пауза была довольно долгой. Все порядком устали, бутылка опустела. Лусио, явно превозмогая себя, принес и откупорил еще одну.
— Что, пейот и Карлоса тоже защищает? — спросил Элихио как бы в шутку.
— Откуда мне знать? — сказал дон Хуан. — Спроси его самого, он принимал его трижды.
Все с интересом повернулись ко мне, а Элихио спросил:
— Что, правда?
— Да.
Создалось впечатление, что дон Хуан добился своего. То ли они в самом деле заинтересовались, то ли были слишком вежливы, чтобы рассмеяться мне в лицо.
— Ну и как, во рту пекло? — спросил Лусио.
— Очень! И вкус у него отвратительный.
— Зачем же тогда ты его ел? — изумился Бениньо.
Путано и сложно я начал объяснять, что для западного человека познания дона Хуана в пейоте — чуть ли не самая изумительная вещь на свете. Еще я говорил, что все, сказанное доном Хуаном, — истинная правда и каждый может легко проверить это на себе.
Я заметил, что они слегка усмехаются, как бы пытаясь скрыть легкое презрение, и разозлился, осознавая всю неуклюжесть своих потуг и неспособность убедительно изложить то, что было у меня на уме. Я сделал еще попытку, но вдохновения больше не было, и получилось только пережевывание того, что уже сказал дон Хуан.
Он пришел мне на помощь, ободряюще спросив:
— Правда ведь, что ты не искал
Я сказал, что не знал тогда об этом качестве
Дон Хуан сказал, что
— Но все равно ты блевал и ссал где попало, да? — гнул свою линию Хенаро.