Собрание сочинений. Т. 1 Революция

Все это совершенно необходимо для русской революции и для Вас.

Оставьте этих людей, из которых одни сделали из Вас жалобную книгу, а другие преступники – и эти, другие, лучше, но Вам необходимо быть не рядом с ними.

Виктор Шкловский.

5 <Ноябрь – декабрь 1921 года>

Дорогой Алексей Максимович.

Живем так себе. Дом искусств[47] дров не заготовил. Пока достал всем три куба, что дальше не знаю.

Издал свою книгу «Развертывание сюжета». Таким образом, цикл кончен[48].

Дал его перевести на немецкий язык[49].

Зарабатываю не плохо, но все время бегаю.

Слонимский написал в пять дней четыре рассказа на шесть листов.

Неплохие[50].

Всеволод Иванов пишет все лучше и лучше.

Последний его рассказ «Дите» привел бы Вас в восторг, такой «индейский» или киплинговский сюжет и такая глубокая ирония[51].

Лунц и Зильбер пишут и сдают экзамены[52]. Федину сделали удачную операцию. Очень сложную: пересадка каких-то кишек и повертывание желудка головой вниз[53].

Выздоравливает.

Зощенко[54] живет трудно.

Жизнь у нас тихая, провинциальная.

Газет не читаем. О Вас думаем часто.

Печатаю книгу Эйхенбаума «Мелодика русского стиха»[55].

Выйдет – пришлем. 13 листов.

Напишите о том, как живете и пишете ли? Меня затормошили здорово, все хлопочу по чужим делам, а сам не пишу. Зима у нас ранняя. Каналы уже замерзли. Петербург ловчится жить.

Происходит что-то непонятное. Пока книг выходит много, и если читатель найдется и мы выдержим новые ставки на типографские работы (набор – 8,5 рублей знак), то, может быть, писатели и не пропадут.

Я же до весны проживу.

Всеволод ходит в новых брюках.

Кланяюсь всем своим инфернальным друзьям, т. е. потусторонним.

Варваре Васильевне[56] отдельно.

Если имеете вести о Титке[57], то скажите ей, что я ее очень любил, а времени не было, так и не сказал.

Всего хорошего. Всего хорошего.

Пишите больше, не мне, а для себя.

Виктор Шкловский.

6 Дорогой Алексей Максимович.

Надо мною грянул гром.

Семенов напечатал в Берлине в своей брошюре мою фамилию[58].

Меня хотели арестовать, искали везде, я скрывался две недели и наконец убежал в Финляндию[59].

Сейчас сижу в карантине.

Собираюсь писать продолжение «Рев<олюции> и фронт<а>»[60].

«Серапионовы братья»[61] живут.

Всеволод Иванов цветет, как подсолнечник, и пишет все сочней. Он написал роман «Цветные ветра». Книга в наборе. Зощенко выпускает книгу «Рассказы Захара Ильича». Зильбер написал повесть «Пятый странник». Я издал книжку «Эпилог»[62].

Появился новый поэт Николай Тихонов[63]. Я привез с собой матрицы «Революции и фронта». Продаю.

Передайте Гржебину[64], что я предлагаю продолжение книги, 1918–1922 годы. У меня с собой рукописи «Ход коня»[65]. Сейчас мне нужны деньги, тысяч до 10 финских.

Хотел бы жить не далеко от Вас. Боюсь тоски по родине. Собираюсь в Германию. Можно ли достать визу?

Жена осталась в Питере, боюсь, что она на Шпалерной[66]. Союз писателей обещался о ней заботиться. Денег у меня с собой 200 марок и золотые часы еще на 1000. Мой адрес: Killomaki, karаnten.

Здесь я буду две недели.

Или на моего дядю:

Финляндия. Raivolo. Tyrsevo Pyhtale tee Aleksander Shklovsky.

Не знаю, как буду жить без родины.

Во всяком случае, я пока избежал судьбы Гумилева[67].

16 марта 1922 год.

Посылаю Вам свою книгу[68].

7 24 марта 1922 года

Дорогой Алексей Максимович.

Пишу Вам второе письмо.

Сообщаю на случай, если первое пропало. Я убежал из России 14 марта. Меня ловили по Петербургу с 4 [по] 14 марта.

Сейчас нахожусь в карантине в Финляндии.

Через четыре дня выйду и месяц проживу в

Finland.

Raivola. Jug. A. Shklovsky. } адрес

Fur Viktor Shklovsky

По ночам еще кричу.

Снится мне, что меня продал провокатор и меня убивают.

Не знаю, что делать дальше.

Все мои дела, книги, друзья в Петербурге.

Так как Семенов все равно напечатал многое из того, что я делал, то я хочу написать об этом книгу.

Я напишу лучше.

Сижу сейчас в полном непонимании, что писать, где писать, как писать.

Сижу без денег.

Носить доски мне не хочется.

Это скучная работа.

Серапионы остались в России в печали и тесноте.

Дорогой Алексей Максимович, жду Вашего ответа, что Вы мне посоветуете.

Я хочу работать в журналах.

Жить хотел бы в Праге или в Берлине, чтобы доучиться у европейцев.

Жду ответа.

В Финляндии жить скучно, как в передней, и все чужое.

На две-три недели зацеплюсь у одного своего дяди.

Жена в Петербурге, очень скучаю без нее.

Хочу увидеть Ваши глаза и усы и поговорить в Вами.

Неужели я потерял Россию навсегда.

Поговорите в Зи<новием> Исаевичем[69], не может ли он сделать что-нибудь для меня, т. е. купить рукопись.

Поклон Марии Федоровне и Варваре Васильевне[70].

Сижу в карантине в странной компании: 40 % карантина – старухи старше 70 лет, которые переехали границу нелегально.

Потом беглые офицера, жены, ищущие своих мужей, женщины, едущие в Италию, и два мальчика, которые убежали за границу так, как раньше убежали бы к индейцам.

Белья у них с собой нет, а есть учебник географии на немецком языке и логарифмы.

Привет всем.