Собрание сочинений. Т.13.

Жак приподнялся на локте: глядя в черный провал туннеля, он размышлял; и вновь рыдания потрясли все его тело, он принялся биться головой о землю, бессвязно крича от муки. Он хотел убить эту девушку, он хотел убить ее! Эта ужасная мысль пронзила Жака, как будто острые ножницы с силой впились в его собственное тело. Сколько ни думай, все бесполезно: он хотел убить, он и сейчас убил бы ее, окажись она тут в разорванной блузке и с обнаженной грудью. Он отлично помнил, с чего все началось: ему едва исполнилось шестнадцать лет, когда недуг впервые дал о себе знать; это произошло вечером, он играл с дочерью их родственницы, девочкой двумя годами младше его; внезапно она упала, он увидел ее оголившиеся ноги и яростно набросился на бедняжку. Год спустя — Жак помнил и это — он отточил нож, чтобы вонзить его в шею другой девушки, миниатюрной блондинки, которая каждое утро проходила мимо дверей их дома. На ее полной розовой шейке, под самым ухом, была маленькая темная родинка — именно это место он и выбрал. Потом пришла очередь других, многих других — они неотступно стоят перед его мысленным взором, как кошмар, — на всех них распространялась внезапно овладевавшая им жажда убийства; то были женщины, с которыми он сталкивался на улице, женщины, по воле случая оказывавшиеся с ним рядом; особенно запомнилась ему одна, новобрачная, она сидела возле него в театре и смеялась во все горло: ему пришлось вскочить прямо среди действия и выбежать из зала — еще минута, и он выпустил бы из нее кишки. А ведь все они не были ему даже знакомы, почему же они приводили его в бешенство? Почему его всякий раз внезапно охватывал приступ слепой ярости, постоянно терзало дикое желание отомстить за какие-то очень давние обиды, хотя он и сам толком не мог бы сказать какие? Не было ли первопричиной всего этого страдание, в незапамятные времена причиненное женщинами людям его пола? Быть может, злоба передавалась из поколения в поколение, от самца к самцу, еще с той поры, когда жертвой женского коварства стал пещерный человек? Во время таких припадков Жак чувствовал властную потребность вступить в бой, победить самку, укротить ее, его охватывало извращенное желание закинуть труп женщины себе за спину, как добычу, навсегда вырванную у других. Голова у него буквально раскалывалась от напряжения, он не находил выхода; да и что мог понять он, человек мало сведущий, с недостаточно острым умом? Он весь был во власти тревоги, как всякий, кого, помимо его волн, толкают на такие поступки, побудительные причины которых скрыты от него.

Мимо опять, блеснув огнями, пронесся поезд и с быстротой молнии скрылся в чреве туннеля; оттуда, как отдаленные раскаты грома, донесся его затихающий гул; и Жак, точно боясь, что незнакомая, равнодушная, куда-то спешащая толпа может услышать его, вскочил на ноги, подавил рыдание, принял независимый вид. Уже сколько раз после приступов он вздрагивал от малейшего звука, точно преступник! Только на своем локомотиве чувствовал он себя в безопасности — счастливый и неподвластный всему миру. Когда, стуча колесами, паровоз мчал его вдаль, Жак, держа руку на маховике, не отрывал глаз от бегущего навстречу полотна и зорко следил за сигналами; в такие минуты он больше ни о чем не думал и только полной грудью вдыхал чистый воздух, свистевший в ушах.