Собрание сочинений. Т.13.

Мысль, что он накрыл Мизара за поисками припрятанных денег, сперва поразила Жака: стало быть, напрасно он сомневался, все обвинения крестной справедливы! Однако он был до такой степени взволнован словами путевого сторожа о трупе на рельсах, что тут же позабыл о драме, происходившей в Этом заброшенном домишке. Происшествие в купе, промелькнувшее видение — человек, убивающий другого человека, — вновь возникло в его мозгу, точно при вспышке молнии.

— Человек на железнодорожном полотне? Где он? — спросил он, бледнея.

Мизар чуть было не проговорился, что нес домой двух попавшихся на его удочки угрей, чтобы получше их припрятать. Но к чему доверяться этому малому? И, махнув рукой, он только сказал:

— Да метрах в пятистах отсюда… Поглядим при свете, тогда и разберемся.

В эту минуту Жак услыхал какой-то глухой шум над головою. Он был так взвинчен, что сильно вздрогнул.

— Пустяки, — заметил Мизар, — там Флора ходит.

И молодой человек в самом деле различил шлепанье босых ног по дощатому полу. Должно быть, девушка ждала его и теперь, приоткрыв дверь своей каморки, прислушивалась.

— Пошли вместе, — сказал он Мизару. — А вы убеждены, что он мертв?

— Да, мне так показалось. Посветим фонарем, тогда узнаем.

— Вы-то сами что думаете? Несчастный случай, а?

— Возможно. Может, какой гуляка угодил под поезд, а может, пассажир из вагона выскочил.

Жака охватила дрожь.

— Пойдем, пойдем скорее!

Еще ни разу в жизни им не владело такое лихорадочное стремление увидеть, узнать. Выйдя из дому, он побежал вперед, негодуя на медлительность Мизара; а тот, не выказывая ни малейшего волнения, шел по шпалам, размахивая фонарем, и светлый круг плыл рядом с ним по рельсам. Жака гнало вперед какое-то неутолимое желание, его снедал внутренний огонь, который заставляет влюбленных ускорять шаги в час свидания. Он страшился того, что должен был увидеть, и все же ноги сами несли его вперед. Когда Жак наконец дошел, когда чуть было не наткнулся на какую-то темную кучу, лежавшую возле самого полотна, он застыл на месте: от затылка до пят его пронизала дрожь. Досадуя, что он ничего не может разглядеть, Жак с бранью накинулся на своего спутника, который отстал шагов на тридцать.

— Проклятье! Да пошевеливайтесь же. Если он жив, ему надо побыстрее помочь.

Мизар подошел, переваливаясь с ноги на ногу, такой же вялый, как всегда. Потом, поднеся фонарь к неподвижному телу, заявил:

— Ну, он свое получил!

Человек, должно быть выброшенный из вагона, упал ничком и лежал, уткнувшись лицом в землю, сантиметрах в пятидесяти от рельсов. Голову его окаймляли густые белые волосы. Ноги были раздвинуты. Правая рука — отброшена в сторону, словно оторванная, левая — прижата к груди. Одет он был очень хорошо: просторное пальто синего сукна, щегольские ботинки, тонкое белье. На теле не было никаких видимых ран, только из горла натекло много крови, и она выпачкала воротник сорочки.

— Да, с этим господином, видать, счеты свели, — невозмутимо произнес Мизар после того, как некоторое время молча разглядывал убитого.

Он повернулся к Жаку, неподвижно стоявшему в полной растерянности:

— Трогать нельзя, запрещено… Оставайтесь тут, постерегите тело, а я тем временем сбегаю в Барантен, предупрежу начальника станции.

Он поднес фонарь к дорожному столбу:

— Ага, как раз на сто пятьдесят третьем километре!

И, поставив фонарь на землю, рядом с мертвецом, удалился, волоча ноги.

Оставшись один, Жак, не двигаясь, все смотрел и смотрел на распластанное безжизненное тело, которое едва освещал неясный свет фонаря, струившийся над самой землей, И то возбуждение, что гнало его сюда, то неодолимое притяжение, что удерживало его здесь, в конце концов породили в нем острую до боли мысль, рвавшуюся наружу из самых недр существа: тот, другой, промелькнувший перед его глазами с занесенным ножом, посмел! Тот, другой, дошел в своем желании до конца! Тот, другой, убил! Довольно трусить, пора уже удовлетворить себя вонзить нож! Ведь это желание преследует его уже десять лет! Охваченный лихорадочным жаром, он испытывал презрение к самому себе и восхищался тем, другим; но сильнее всего ему хотелось увидеть все своими глазами, он жаждал насытиться видом этой недвижной груды тряпья, сломанного паяца, разом обмякшего под ударом ножа человеческого тела, в котором еще недавно билась жизнь. То, о чем он лишь грезил, другой осуществил; и в этом все. Если б он убил, то на земле перед ним лежала бы его жертва. Сердце Жака готово было, разорваться, вид убитого человека с новой силой пробудил в нем сладострастную потребность убийства. Он еще на шаг приблизился к мертвецу, точно нервный ребенок, стремящийся одолеть страх. Да! Он решится, он решится в свой черед!