Собрание сочинений. Т. 17.

— Отдай своим молодцам строгий приказ. Пусть никого не пропускают без билета… И проверь, крепко ли они держат канат.

Под нависшим плющом виден был Грот, пылающий неугасимым огнем. Издали он казался немного сдавленным, неправильной формы, слишком тесным и маленьким для великой неведомой силы, которая исходила оттуда, заставляя людей бледнеть и склонять головы. Статуя святой девы выделялась белым пятном и словно шевелилась в трепетном воздухе, нагретом желтыми огоньками свечей. Надо было стать на цыпочки, чтобы разглядеть за решеткой серебряный алтарь, орган, с которого сняли чехол, разбросанные на земле букеты и подношения, выделявшиеся яркими пятнами на закопченных стенах. День был чудесный, над громадной толпой простиралось необычайно чистое небо; после ночной грозы, рассеявшей духоту первых двух дней, веял легкий ветерок.

Жерару пришлось поработать локтями, чтобы передать распоряжение. Начиналась давка.

— Еще двоих сюда! Станьте, если надо, вчетвером, только крепко держите канат!

Непреодолимая инстинктивная сила влекла двадцатитысячную толпу к Гроту; он неотразимо притягивал к себе, вызывая жгучее любопытство, страстное желание познать тайну. Тела, руки, глаза тянулись к бледному сиянию свечей, к зыбкому белому пятну — мраморной статуе святой девы. Обширное пространство, отведенное у решетки специально для больных, пришлось огородить толстым канатом, который санитары, стоявшие на расстоянии двух-трех метров друг от друга, держали обеими руками, иначе толпа хлынула бы туда. Санитарам дан был приказ пропускать больных только по билетам, выданным общиной, а также лиц, имеющих особое разрешение. Канат приподнимался для избранных и тотчас же снова опускался, и никакие просьбы не принимались во внимание. Некоторые санитары вели себя даже грубовато, с удовольствием показывая свою власть, которая им была дана только на этот день. Правда, их очень толкали, и им приходилось крепко держаться друг за друга и пускать в ход локти, чтобы их не смяли.

Пока скамьи и все пространство перед Гротом заполнялись больными, тележками и носилками, огромная толпа собралась вокруг Грота. Площадь Розера, аллеи и набережная Гава — все было заполнено людьми, тротуары запружены, движение остановилось. Вдоль парапета бесконечной цепочкой сидели женщины; некоторые, чтобы лучше видеть, стояли, раскрыв празднично яркие шелковые зонтики, переливавшиеся на солнце. Одну аллею хотели освободить от публики для прохода больных, однако она все время заполнялась толпой, тележки и носилки то и дело застревали по дороге, и санитары должны были расчищать для них путь. Но толпа была послушной, доверчивой и кроткой, как стадо ягнят; приходилось бороться только с давкой, со слепой силой, увлекавшей людей туда, где сияли свечи. Несмотря на возбуждение, доходившее до религиозного помешательства, несчастных случаев никогда не происходило.

Барон Сюир снова протиснулся вперед, взывая к Берто:

— Берто! Берто! Следите за тем, чтобы шествие двигалось помедленнее!.. Здесь давят женщин и детей.

На этот раз Берто не сдержался:

— А, черт возьми! Я не могу всюду поспеть… Захлопните, если нужно, на время калитку.

Речь шла о процессии, которую в течение всего дня, начиная с полудня, пропускали через Грот. Верующие входили в левую калитку, а выходили в правую.

— Закрыть калитку! — воскликнул барон. — Да это будет еще хуже, они передавят друг друга!

Жерар, находившийся поблизости, в эту минуту был занят разговором с Раймондой, которая стояла по другую сторону каната с кружкой молока для разбитой параличом старухи. Берто попросил молодого человека поставить у входа двух санитаров и строго наказать им пропускать паломников по десять человек. Когда Жерар выполнил приказ и вернулся, он увидел, что рядом с Раймондой стоит Берто и они весело смеются. Девушка вскоре отошла; Берто и Жерар смотрели, как она поила молоком параличную.

— Она прелестна! Значит, решено? Ты женишься?

— Нынче вечером я буду просить у матери Раймонды ее руки. Надеюсь, ты пойдешь со мной?

— Конечно… Ты ведь помнишь, что я тебе говорил? Это самое благоразумное. И полугода не пройдет, как ее дядя тебя устроит.