Собрание сочинений. Т.18. Рим

Но особенно поразил Пьера контраст между кварталами Трастевере и дворцом Фарнезе; одна картина дополняла другую, и обе вместе привели его к мысли, которая ни разу еще не являлась ему с такой беспощадной ясностью: народа в Риме еще нет, а аристократии скоро уже не будет. Отныне эта мысль преследовала его, как кошмар. Он видел народ — жалкий, невежественный, безропотный, в силу исторических и природных условий задержавшийся на такой низкой ступени развития, что понадобятся еще долгие годы просвещения и воспитания для того, чтобы создать сильную, здоровую, трудолюбивую демократию, которая сознавала бы свои права и обязанности. Аристократия же медленно умирала в своих ветхих, полуразвалившихся дворцах, вырождалась, приходила в упадок, к тому же так часто роднилась с американцами, австрийцами, поляками, испанцами, что чистокровные римские семьи становились редким исключением; кроме того, она охладела к военной и церковной карьере, не желала служить итальянской конституционной монархии, уклонялась от участия в Священной коллегии, так что в последнее время пурпуровые мантии кардиналов доставались одним выскочкам. И притом между народом и аристократией, между низшими и высшими, еще не существовало промежуточного звена — сильной, упрочившейся буржуазии, достаточно жизнеспособной, просвещенной и разумной, чтобы хоть временно руководить нацией. Буржуазия состояла из бывших княжеских слуг и прихвостней, из крестьян, арендовавших земли у княжеских фамилий, из поставщиков, нотариусов, адвокатов, которые управляли их владениями и капиталами; ее составляли также должностные лица, чиновники всех видов и рангов, депутаты, сенаторы, люди, вызванные правительством из провинции, и, наконец, ее ряды пополняла целая стая хищников, набросившихся на Рим, жадных, когтистых коршунов, вроде Прада или Сакко, которые слетались со всех концов страны, истребляя и пожирая все — и народ и аристократию. Для кого же в Риме производились работы? Для кого затевались гигантские постройки новых кварталов, начатые с таким широким размахом, что их так и не смогли закончить? В воздухе пахло катастрофой, слышался зловещий гул, возбуждая в сострадательных душах тревогу и печаль. Да, все угрожало гибелью этому обреченному миру, где народ еще не народился, аристократия умирала, а жадная, алчная буржуазия рыскала среди руин в поисках добычи. И каким страшным символом казались новые особняки, возведенные по образцу грандиозных старинных дворцов, громадные, великолепные здания, построенные в расчете на сотни тысяч будущих обитателей, в расчете на роскошь и богатство новой столицы мира! Все они стояли теперь грязные, загаженные, потрескавшиеся и служили пристанищем для убогой, голодной бедноты, для всех римских нищих и бродяг.