Собрание сочинений. Т.18. Рим

Однако к юго-востоку горизонт снова раздвигался, и позади арки Тита и арки Константина Пьер увидел громаду Колизея. О, какой колосс! Словно гигантской косой, века наполовину скосили его, но он сохранился во всей своей огромности, во всем своем величии, подобный каменному кружеву, и сотни его зияющих проемов ощерились в синеве неба! Множество вестибюлей, лестниц, площадок, коридоров, такое множество, что теряешься в них, погружаясь в одиночество и молчание смерти; а внутри — щербатые выветрившиеся скамьи, словно бесформенные уступы древнего потухшего кратера, словно горный цирк, силами самой природы выдолбленный в толще нерушимых скал. Порыжелые, вот уже восемнадцать веков опаляемые жгучим солнцем, эти руины вернулись в естественное состояние: нагие, желтые, как оголившийся горный склон, который лишили растительности, всей той флоры, что превращала его в уголок девственного леса. Но какая встает картина, когда воображение облекает этот мертвый скелет плотью и кровью и, вдохнув в него жизнь, наполняет цирк чуть ли не сотней тысяч зрителей, которые он вмещал, когда на арене возникают игрища и состязания, когда воскресает целая цивилизация — от императора и его двора до волнующейся толпы плебса, в шумном кипении страстей зыбким прибоем осаждающего ярусы, куда падают красные отсветы гигантского пурпурного велума. Далее, на горизонте, перед глазами вставали циклопические руины — термы Каракаллы, брошенные тут, подобно останкам исчезнувших с лица земли великанов: неимоверно, непостижимо просторные и высокие залы; два вестибюля, способных вместить население целого города; фригидарий с бассейном, рассчитанным на пятьсот купальщиков; детища гигантомании — таких же размеров тепидарий и калдарий; устрашающая громада здания, не виданная ни в одной крепости толщина стен; необъятные размеры терм, где ныне, подобно заблудившимся муравьям, скитаются туристы, такое невероятное обилие кирпича и цемента, что задаешься вопросом, для кого, для каких толп людских предназначалось ото чудовищное сооружение. В наши дни оно представляется каким-то нагромождением первобытных скал, горных глыб, обрушенных, чтобы соорудить жилище титанам.

И Пьера захлестнула безмерность прошлого, в которое он окунулся. Повсюду, со всех четырех сторон необъятного горизонта, воскресала История и полноводным потоком устремлялась к нему. На севере и на западе — синеватые, уходящие в бесконечность равнины, древняя Этрурия; на востоке — зубчатые гребни Сабинских гор; на юге, в золотом ливне солнечных лучей, горы Альбано и Лациум; и Альба-Лонга была здесь, и вершина Каво, увенчанная дубами, с монастырем на месте древнего храма Юпитера. А у ног Пьера, за Форумом, за Капитолием, раскинулся Рим: напротив — Эсквилин, справа — Целий и Авентин, слева — невидимые отсюда Квиринал и Виминал. Позади, на берегу Тибра, высился Яникульский холм. И город обретал голос, рассказывал о своем мертвом величии.