Мадлена провела бессонную ночь. Оставшись одна, она обдумала предложение своего любовника. Мысль о замужестве льстила ей и в то же время вызывала в ее душе какой-то страх и изумление. Прежде подобная мысль ни разу не приходила ей в голову. Она даже не осмеливалась об этом мечтать. И вот теперь, размышляя о спокойной и достойной жизни, которую предлагал ей Гийом, она немало удивилась тому, что это вызвало у нее протест. Когда она вспоминала ласковые слова молодого человека, ей становилось стыдно, что она выказала ему такую суровость; она спрашивала себя, какое тайное чувство побуждало ее отказаться от союза, на который она должна была бы согласиться со смирением и благодарностью. Откуда ее страхи, ее колебания? Какая необходимость заставляла ее пренебречь неожиданным счастьем, которое пришло к ней? Она растерялась от этих вопросов и не находила в себе иных чувств, кроме чувства какой-то непонятной неловкости. Ответ, который она могла бы дать, казался ей глупым, смешным, она старалась обойти его. Правда заключалась в том, что она думала о Жаке. Слушая речи Гийома, она чувствовала, как в ней смутно пробуждаются воспоминания о ее первом любовнике. Нет, эти воспоминания не должны были смущать ее. Жак мертв, она ничем ему не обязана, даже сожалением. По какому же праву воскрес он в ней, чтобы напомнить, что она принадлежит ему? Ее глубоко возмущали сомнения, которые она сейчас испытывала, неуверенность в том, что она может располагать собой. Теперь, когда призрак ее первой любви появился перед ней, она схватилась с ним врукопашную, она хотела его победить, чтобы доказать себе, что он больше не властен над нею. И как ни пыталась она укрыться за презрительным смехом, она вынуждена была признать, что была сурова с Гийомом только из-за Жака. Это было чудовищно, необъяснимо. Когда эти мысли со всей четкостью возникли перед ней среди кошмаров бессонницы, она со свойственной ей горячностью решила, что, выйдя замуж за живого, заставит замолчать мертвеца.
Заснула она на рассвете. Ей приснилось, что утопленник выплыл на голубоватых волнах моря и хочет вырвать ее из объятий мужа.
Когда Гийом явился на следующее утро, трепещущий, полный тревоги, Мадлена еще спала. Он нежно обнял ее. Молодая женщина внезапно пробудилась, бросилась ему на грудь, словно ища у него защиты, и прошептала: «Я твоя». За этим последовали долгие поцелуи, страстные объятия. Казалось, каждый из них испытывал потребность ввериться другому, принадлежать ему, чтобы убедиться в крепости их союза.
После полудня Гийом занялся формальностями, которые нужно было выполнить для женитьбы. Вечером он объявил Женевьеве, что женится на молодой особе, живущей по соседству; старая протестантка злобно взглянула на него.
— Так будет лучше, — сказала она.
Он понял, что она все знает. Его, несомненно, видели с Мадленой, и сплетни уже облетели всю округу. Слова Женевьевы заставили его еще больше поспешить с назначением дня бракосочетания. Прошло несколько недель. Любовники обвенчались в начале зимы, чуть ли не тайком. Всего пять или шесть ветейских зевак смотрели, как они выходили из мэрии и церкви и садились в карету. Вернувшись в Нуарод, молодые поблагодарили своих свидетелей и заперлись в замке. Они были наконец у себя, связанные навек неразрывными узами.
Первые четыре года после свадьбы протекли тихо и счастливо. Супруги провели их в Нуароде. Вначале они строили различные планы, собирались совершить свадебное путешествие; они хотели, как это принято, провести медовый месяц в Италии или на берегах Рейна. Но всякий раз, когда отъезд уже был решен, они отступали, им казалось, что незачем ехать так далеко в поисках счастья, которое было у них тут, под рукой. Они даже ни разу не съездили в Париж. Они боялись пробудить мучительные воспоминания, похороненные в маленьком особняке на Булонской улице. Им казалось, что дорогое их сердцу уединение охранит их от несчастий этого мира, убережет от страданий, которых они страшились.
Гийом был на вершине блаженства. Женитьба претворила в действительность его юношеские грезы. Он жил однообразной жизнью, лишенной всяких потрясений, насыщенной любовью и покоем. С тех пор как Мадлена поселилась в Нуароде, Гийом был полон надежд, будущее уже не страшило его, и он думал о нем без содрогания. Оно представлялось ему, как и настоящее, одним бесконечным любовным сном, чередою похожих друг на друга и одинаково счастливых дней. Его смятенная душа жаждала веры в нерушимость этого мирного счастья; он лелеял дорогую мечту дожить так до самой смерти, не ведая ничего иного, кроме этого застывшего существования, лишенного всяких событий, заполненного одним-единственным чувством. Он отдыхал душой и желал, чтобы это длилось вечно.