Собрание сочинений. т.2.

Она не хотела выпустить из рук свою лепешку и в то же время не отваживалась подняться по ступенькам, не держась за перила. Гийом взял ее на руки, улыбаясь, не сводя с нее нежного взгляда, осчастливленный тем, что несет ее. Это маленькое теплое тельце, прильнувшее к его плечу, согревало его до самого сердца.

— Представь себе, — сказала Мадлена, — эта девица еще не вставала с постели, и понадобилось добрых полчаса, чтобы уговорить ее пойти со мной. Она уверяет, будто ей обещали испечь утром яблоки. Я должна была захватить с собой два яблока, поклявшись, что мы испечем их здесь, на жаровне.

— Я сама испеку их, — перебила Люси, — я отлично знаю, как это делается.

Как только отец поставил ее на пол, она начала вертеться вокруг Мадлены, пока ей не удалось глубоко запустить руку в карман ее юбки. Достав оба яблока, она насадила их на острие ножа и с важным видом присела на корточки у огня. Расчистив золу, Люси положила плоды на мраморную доску и, усевшись поудобнее, уже не отрывала от них глаз. Лепешка лежала у нее на коленях.

Гийом и Мадлена смотрели на нее улыбаясь. Их забавляли ее ухватки домовитой хозяйки. Им так нужно было отдохнуть от своих потрясений, соприкоснувшись с ребяческой невинностью дочери. Они с радостью поиграли бы с нею, чтобы забыться и вообразить себя еще маленькими и наивными. Детская невозмутимость Люси, исходившая от нее свежесть умиляли их, распространяли вокруг совершенное спокойствие. И они проникались надеждой, убеждая себя, что их ждет мирное, безоблачное будущее; будущее заключалось вот в этом драгоценном существе, добром ангеле мира и чистоты.

Они сели за столик и поели с большим аппетитом. Даже рискнули говорить о завтрашнем дне, строя планы, представляя себе свою дочь взрослой, замужней, счастливой. Ребенок изгнал мысли о Жаке.

— Твои яблоки горят, — сказала, смеясь, Мадлена.

— Неправда, неправда! — ответила Люси. — Сейчас я разогрею лепешку.

Она подняла голову и с серьезным, старившим ее личико выражением посмотрела на мать. Когда она не улыбалась, ее губы принимали твердые, почти суровые очертания, а брови слегка хмурились. Гийом наблюдал за нею. Вдруг он сильно побледнел, вглядываясь в нее с возрастающей тревогой.

— Что такое с тобой? — обеспокоенно спросила Мадлена.

— Ничего, — ответил Гийом, а сам продолжал рассматривать Люси, словно не мог отвести от нее глаз.

Он глубоко откинулся в кресле, словно отшатнувшись от наводившего на него ужас зрелища. На его лице отпечатлелось сдерживаемое, но жестокое страдание. Он даже сделал какой-то неопределенный жест рукой, как бы отстраняющий ребенка. Мадлена, испуганная его бледностью, не понимая, что могло так его взволновать, оттолкнула столик и, подойдя, присела на ручку его кресла.

— Ответь, что с тобою? — сказала она. — Нам было так хорошо… Ты сейчас улыбался… Послушай, Гийом, я думала, к нам возвратилось счастье и мы начинаем новую жизнь… Поделись со мной, скажи, какие черные мысли пришли тебе в голову. Я их развею, я помогу тебе. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Он вздрогнул и покачал головой.

— Посмотри на Люси, — тихо сказал он, словно боялся, что кто-нибудь его услышит.

Девочка по-прежнему сидела на ковре перед камином и с серьезным видом держала над огнем надетую на вилку лепешку. Губы ее были сжаты, брови нахмурены; она вся прониклась сознанием важности своего занятия.

— Ну и что? — спросила Мадлена.

— Ты не видишь? — продолжал Гийом изменившимся голосом.

— Ничего не вижу.

Тогда молодой человек закрыл руками лицо. Он плакал. Наконец, сделав над собой усилие, прошептал:

— Она похожа на Жака.

Мадлена вздрогнула всем телом. Ее расширившиеся, как у безумной, глаза с ужасом уставились на дочь, она вся трепетала. Гийом был прав: Люси отдаленно напоминала Жака, и сходство делалось поразительным, когда девочка морщила губы и лоб. Эта ужимка делового человека была свойственна бывшему хирургу. Молодая женщина не желала сразу признать ужасную истину.

— Ты ошибаешься, — пробормотала она. — Люси похожа на меня. Мы давно заметили бы то, о чем ты говоришь, если б это было на самом деле.

Она избегала произносить имя Жака. Но Гийом чувствовал, что она вся дрожит. Он продолжал:

— Нет, нет, я не ошибаюсь. Ты видишь сама… Девочка растет и скоро сделается совершенным его портретом. Я еще никогда не замечал у нее этого серьезного выражения. Я с ума схожу.

Он действительно терял голову; по вискам струился холодный пот, и, вытирая его рукой, он крепко сжимал лоб, точно боялся, что он лопнет. Его жена не смела вымолвить ни слова; чуть живая, она оперлась о его плечо и продолжала смотреть на Люси, нимало не интересовавшуюся тем, что вокруг нее происходит. Ее яблоки, подпекаясь, пели свою песенку, дымящаяся лепешка приобретала красивый коричневый цвет.

— Значит, ты думала о нем? — глухим голосом спросил Гийом.

— Я… я… — пробормотала Мадлена.