Собрание сочинений. т.2.

— Ба! — сказала она. — И у меня были красные денечки, моя крошка… Помнишь, как за мной бегали мужчины? Мы с тобой повеселились-таки в Верьере. Я очень тебя любила, потому что ты никогда не говорила глупостей. Но однажды в деревне я на тебя надулась: мой любовник тебя обнял, и я сделала вид, будто ревную. Сама понимаешь, мне было решительно наплевать.

Мадлена страшно побледнела. Ее убивали воспоминания, вызванные этим грязным существом.

— Между прочим, — спросила вдруг Луиза, — а твой-то любовник, этот здоровый парень — Пьер, Жак, как его, — куда он девался? Вот был весельчак! Скажу по секрету — он ведь и за мной приударял, он находил меня забавной. Теперь это уже не может разозлить тебя. Ты иногда с ним видишься?

Силам молодой женщины пришел конец; она больше не могла терпеть мученье, какое приносило ей присутствие Ярь-Медянки. Ее душил гнев, она была раздражена до предела.

— Я уже сказала вам, что я замужем, — ответила она. — Уйдите, сейчас же уйдите.

Сумасшедшая испугалась. Она вскочила, как если б ей послышались крики мчащихся за ней по полям и осыпающих ее камнями мальчишек.

— За что ты гонишь меня? — пробормотала она. — Я никогда не делала тебе зла, я была твоей подругой, и мы даже не рассорились напоследок.

— Уйдите, — твердила Мадлена. — Я уже не та, которую вы когда-то знали. У меня есть дочь.

— У меня тоже была дочь… Что-то с ней теперь сталось… Я позабыла уплатить кормилице, и у меня отняли ее… Нехорошая ты, выгоняешь меня, как собаку. Я всегда говорила, что ты жеманная гордячка.

И, так как Мадлена, наступая, медленно подталкивала ее к двери, она совсем рассвирепела и злобно крикнула:

— Нечего презирать других за то только, что самой повезло, а им нет. Слышишь? Ты тоже не велика была принцесса, когда мы жили в Латинском квартале. Если б твой господин встретил меня, а не тебя, теперь я носила бы шелковые платья, а ты таскалась бы босая по дорогам… Заруби это себе на носу, милашка.

В эту минуту Мадлена услыхала в коридоре шаги возвращавшегося Гийома. Она пришла в бешенство. Она схватила Луизу за руку и потащила обратно на середину комнаты, крича:

— Да, да, вы правы! Вот идет мой муж. Оставайтесь и расскажите ему, какая я бесчестная.

— Ну нет, — ответила та, вырываясь. — Это я потому так сказала, что ты меня вывела из себя. Уж слишком ты заносчива, вот что. Я ухожу. Зла я тебе не желаю.

Но в то время, как она направилась к двери, в комнату вошел Гийом. Он удивленно остановился перед нищенкой, обратив на жену вопросительный взгляд. Та стояла, прислонившись к большому шкафу. В ней бушевал гнев; но ни краски стыда не было на ее щеках, ни смущенья во взгляде; холодная, решительная, она с исказившим ее лицо злым упрямством как будто приготовилась к борьбе.

— Это одна из моих старых подруг, Гийом, — сказала она вызывающе. — Она пришла сюда поговорить со мной. Пригласи же ее к нам в Нуарод.

Эти слова болезненно отозвались в сердце молодого человека. По тону Мадлены он угадал, что покой их снова нарушен. На его кротком лице изобразилась немая тоска. Подойдя к Луизе, он тихо и взволнованно спросил ее:

— Вы были знакомы с Мадленой?

— Да, сударь, — ответила несчастная. — Но вы не слушайте ее. Если б я знала, я бы не зашла.

— Хотите денег?

Величественным жестом она отказалась.

— Нет, благодарю вас. Будь вы моим любовником, тогда другое дело… Я ухожу, доброй ночи…

Когда она затворила за собой дверь, супруги минуту молча смотрели друг на друга. Оба чувствовали, что столкновения не миновать, что едва только они откроют рот, как неизбежно оскорбят друг друга; они предпочли бы не говорить вовсе, но против воли что-то толкало их навстречу новым, угрожавшим им страданиям. Это была жестокая минута, полная взаимной настороженности и тревоги. Гийом, застигнутый врасплох нежданно обрушившейся бедой, в отчаянии, с полной ужаса покорностью, ждал, что будет. Он оставил Мадлену умиротворенной, улыбающейся, погруженной в сладкие мечты о будущем, а нашел дрожащей, взбудораженной, с устремленными на него суровыми, неумолимыми глазами; непонятность этой резкой перемены удваивала его волнение, заставляла подозревать, что в его отсутствие Мадлена перенесла какое-то сильное потрясение, которое должно неизбежно отразиться на нем. Он подошел к жене, надеясь ее смягчить, вкладывая в свой нежный взгляд все сохранившееся еще в его душе милосердие. Но она была страшно раздражена двумя последовавшими одна за другой и сокрушившими ее сценами; десяти минут оказалось достаточно, чтобы заставить ее снова пережить все ее прошлое; она еще не освободилась от леденящего ужаса, испытанного ею при неожиданном появлении Жака и Ярь-Медянки. После того как удалился ее бывший любовник, она уже не думала о муках, которые терпел ее муж, а лишь искала выхода накопившемуся во всем ев существе негодованию. Приход Луизы окончательно утвердил в ней свирепый эгоизм страдания. Одна только мысль назойливо пробивалась сквозь клокочущий в ней гнев: «Раз я подла, раз мне нет прощенья, то пусть все рушится, пусть я буду такая, как того хочет небо».

Она заговорила первая.