Пока обе женщины таким образом беседовали, Гийом и Тибурций удалились в соседний маленький будуар, превращенный в курительную. Гийом, который инстинктивно стремился к бессодержательным разговорам, спросил старого товарища по коллежу, доволен ли он своим пребыванием в Париже. В сущности, это нисколько его не интересовало, он терпеть не мог этого молодчика, но был рад ему, потому что его присутствие отвлекало его от тяжелых дум. Тибурций со скрытым раздражением ответил, что пока еще ни в чем не преуспел. Невинный вопрос Гийома задел его больное место.
Он нервно закурил. Потом, немного помолчав, дал волю клокотавшему в нем бешенству. Он стал исповедоваться перед Гийомом с такой же откровенностью, с какой его любовница исповедовалась перед Мадленой, но только его откровенность была в другом роде. Он говорил о г-же де Рие, употребляя слова, какими пользуются мужчины в разговоре о публичных девках. Эта женщина, сказал он с не допускающей возражений самоуверенностью, погубила его молодость; но он отнюдь не собирается калечить свою жизнь из-за какой-то дурацкой любви; он твердо решил вырваться из рук этой мегеры, поцелуи которой вызывают только гадливость. Единственное, в чем он не сознался, это в своем озлоблении из-за неудовлетворенного честолюбия. Вся его ненависть к ней проистекала из того, что до сих пор он извлек слишком мало выгоды из ее поцелуев. Это позволяло ему играть роль несчастного юнца, который по наивности дал завлечь себя на ложе старухи. Если бы Элен устроила его членом государственного совета или атташе при каком-нибудь посольстве, то, кроме слащавых восхвалений по ее адресу, от него бы ничего не услышали — он уж постарался бы оправдать свое положение при ней. Но — представьте себе это! — его ласки до сих пор никак не оплачены! А Тибурций Руйяр не такой дурак, чтобы давать что-нибудь даром.
Однако он прекрасно знал, что несчастная женщина не жалела ради него ни сил, ни хлопот. Ее горячее желание быть ему полезной мало его трогало; он требовал результатов, а его любовница по воле рока не достигла пока ничего. Этим роком был не кто иной, как г-н де Рие; старец, понимая, что комедия будет не так смешна, если Тибурций получит награду за свои поцелуи, при каждой новой попытке жены тайком отправлялся куда следует и, постаравшись за ее спиной опорочить ее протекцию, добивался того, что все ее самые искусно составленные просьбы терпели неудачу. Это был великолепный способ натравливать любовников друг на друга и вызывать между ними ужасные сцены, которыми он упивался, как истый гурман. Подстроив им очередной провал, он плавал в блаженстве, целыми днями наслаждаясь смиренным отчаянием Элен и злобными нападками Тибурция. Последний являлся с бледным лицом, стиснув зубы, сжав кулаки, и старался заманить свою любовницу в дальний угол, чтобы там надавать ей тумаков. Но в такие дни она упрямо не хотела отходить от мужа; вся дрожа, с покрасневшими глазами, Элен бросала на своего возлюбленного умоляющие взгляды. А глухой становился в это время особенно туг на ухо и старательно изображал блаженного идиотика. Потом, когда Тибурцию удавалось завлечь Элен в другой конец комнаты, где он начинал исступленно трясти ее, глухой, хоть и сидел отвернувшись, а, казалось, все слышал — и слова и удары. Никто не знал, что в это время его лицо принимало выражение дьявольской жестокости.
Мало-помалу Тибурций пришел к выводу, что его любовница не имеет никакого влияния и ни на что не может ему быть полезна. Это сделало его беспощадным; одно только еще удерживало его при ней — это желание отомстить за четыре года напрасных трудов, оставив ее с носом, бросив ей напоследок какое-нибудь жестокое оскорбление. До нынешнего дня он не решался расстаться с ней окончательно, боясь потерять возможную выгоду от интриги, которая уже стоила ему стольких тяжких усилий. Он всегда кончал тем, что вновь взваливал на себя свое бремя; он считал, что небо на его стороне, и потому, говорил он, провидение совершит большую несправедливость, если не вознаградит его за такое постоянство. Но сегодня рухнула последняя надежда: он решил порвать.