Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

На следующий день таким же майором. Глотнешь ракии — и она быстро начинает поднимать тебя ввысь, пока но поднимет к самому пограничному рубежу, с которого тебе откроется и та, другая сторона со всеми ее чудесами. И если б ненароком записать свои мысли и чувства, рассказать о том, что иногда приходится там видеть, да это б издать, то вышла бы длинная и любопытная повесть, может быть, даже открытие в литературе. Однако Якову подобное и в голову не приходит, потому что он не устает удивляться тем, кто записывает, печатает, продает и распространяет свои мысли и свои сокровенные чувства. Впрочем, он ненавидит всякое тщеславие и соперничество, презирает успех и с отвращением относится к общественному мнению как таковому.

На службе точно так же, и даже более того. В гимназии он слыл отличным математиком. Преподаватель приходил в восторг от его «исключительной одаренности» и видел в ребенке гения, который добьется того, чего ему самому не удалось добиться. Он в свое время был из неимущих учеников, но считался математическим гением. И он тоже! Его послали в университет за границу. Там на него также немедленно обратили внимание. Старейший знаменитый профессор этого университета хотел сделать его своим ассистентом и в придачу отдать ему в жены свою дочь, перестарку, пробовавшую себя на сцене и в прочих изящных искусствах. Но многообещавший юноша внезапно все бросил и вернулся на родину, в родной город, где обыкновенным учителем годами вел учащихся, поколение за поколением, от первого класса к аттестату зрелости, всегда начиная сызнова. Он ничего не написал и не опубликовал. Его жизнь прошла серо и однообразно. Он был альпинистом и любил ловить форель в горных речках, однако и здесь не проявил какой-либо страсти или особенного искусства. Сейчас он старик, давно на пенсии, и увидеть его можно лишь во время его одиноких утренних прогулок.

Огромно было разочарование старого наставника, когда Яков, получив аттестат зрелости, неожиданно решил не продолжать учения и поступил на службу в скромный местный банк.

В этом банке Яков провел четырнадцать лет. Все, особенно последнее время, считали его алкоголиком, причем самого худшего пошиба, из тех, что «пьют втихую». Он знал об этом, как и о том, что сделать с ним ничего не могут, потому что он считался одним из лучших, так сказать, незаменимых чиновников. По службе он не только продвигался, как другие, но его и награждали. Того, что предсказывали многие, а первой — его собственная жена, не произошло: «ракии ему мозги не отшибла». Наоборот, его мозг питался ракией, но не изменял ему; так же, как в юности, когда его посылали учиться на «математического гения», Яков быстро и безошибочно разбирался в любых отчетах и разного рода бухгалтерских документах. Он и сам замечал молчаливое удивление и скрытую зависть своих более слабых коллег, однако никогда не мог понять, что в нем такого исключительного и необычного. Он лишь сознавал, что этим своим даром хотя бы в какой-то степени оправдывал себя в глазах людей и верил, что так будет продолжаться и впредь. Так он, вероятно, рассчитывал дождаться своего не слишком отдаленного конца, ибо открытия и удовольствия, доставляемые выпивкой, когда пьют таким образом, перевешивают любые неурядицы и тяготы, доставляемые семьей, обществом и службой. Так, по крайней мере, Якову казалось довольно долго. Однако его смущает и пугает другое. Другое и гораздо более тяжкое! Об этом и говорить тяжелее.

Яков громко вздохнул, изменив и тон речи, и позу, в какой он сидел.

Нет, он никогда не боялся реальной жизни и отношений, в ней существующих. Но его смертельно пугают безымянные могущественные силы, которые невидимым образом кружат в людях и вокруг людей и все решают за них, иными словами — истинно повелевают людьми. А силы эти одного происхождения и могли бы носить одно общее имя — алкоголь! Ракия, выпитая нашими предками, когда нас и в помине не было, как и та, которую мы пьем и не пить не можем, управляет течением наших мыслей, придает окраску нашим чувствам и в значительной степени определяет наш образ жизни и наше отношение к миру. Одним словом, ракия окружает нас, точно непреодолимый океан, от которого нет спасения.

Однажды Яков застал свою дочь, когда она, думая, будто ее никто не видит, жадно выпила остаток пива на дне фужера. По ее поведению, жестам и особенно по ее взгляду он с ужасом убедился, что все уже залито и отравлено — и потомство, и потомки потомков. Яд тем опаснее, чем его действие постепеннее, приятнее и по видимости безобидней. Целые поколения, и те, что впереди нас, и те, что позади, рабы алкоголя, они обречены, что бы они ни делали и как бы ни защищались. Отпрыск алкоголика, даже если по каким-то субъективным причинам сам не станет алкоголиком, плохо приспособлен к жизни, много и напрасно мучается и в конечном счете рано или поздно погибает.