Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Голоса не дал Господь
                                     и слова
не хотел давать.
Это все своим трудом,
своим стараньем.
Книги не хотели издавать.
Я их пробивал и протаранил.

Я ведь не жуир, не бонвиван,

не кудесник, не бездельник.
Упражненьем голос развивал.
Тщаньем добывал толику денег.
Даром ничего не брал.
Впрочем — не давали.
Жил, как будто отбывал аврал,
но сравненье подберешь едва ли.

«На русскую землю права мои невелики…»

На русскую землю права мои невелики.
Но русское небо никто у меня не отнимет.
А тучи кочуют, как будто проходят полки.
А каждое облачко приголубит, обнимет.
И если неумолима родимая эта земля,
все роет окопы, могилы глубокие роет,
то русское небо, дождем золотым пыля,
простит и порадует, снова простит и прикроет.
Я приподнимаюсь и по золотому лучу
с холодной земли на горячее небо лечу.

«Арьергардные бои…»

Арьергардные бои —
все, что нам осталось,
и у каждого — свои,
собственная старость.

Общая у нас черта:

убывают кадры
и подводится черта.
Крышка арьергарду.

Прядь седая у виска:

тучи небо кроют.
Арьергардные войска
молодежь прикроют.

Платим до конца платеж

в том сраженьи тихом.
Арьергарды, молодежь,
вспомянешь ли? лихом?

Лучше лихо помяни

то, что мы избыли.
Помяни и извини:
уж какие были.

САМ ВСТАЕШЬ

Легкое покалыванье совести
на исходе трудового дня
от какой-нибудь кровавой новости,
мало задевающей меня —

словно при китайском врачеваньи,

вроде бы незначащий укол
небольшого чина или званья
в душу загоняет кол.

Словно бы при иглотерапии,

так же, как при ней, точь-в-точь —
вроде бы тебя не торопили,
сам встаешь.
Уходишь в холод, в ночь.

НЕОБХОДИМОСТЬ ГОРЯ

Радость радости не приносила.
Счастье длилось короткий миг.
Только горе — великая сила —
длится дольше столетий самих.

Только горе обширно, как море,

и, как небо над ним, высоко,
и в конце концов только горе
переносится нами легко.

Оглушенный трезвоном счастья,

надоедным его бубенцом,
я задумываюсь все чаще,
что доволен буду концом

этой долгой удачи, ровной,

словно полировка доски,
и началом тоски огромной,
бесконечно большой тоски.

НАДЕЖДЫ

Все уладится, обойдется.
Горе, в общем-то, — не беда,
и в последний момент найдется,
что затеряно навсегда,
и в последний момент, последний,
окончательный, страшный момент
дождик, что ли, посыплет летний,
как предвестие перемен,
или солнышко выйдет, выглянет,
или травка асфальт прорвет,
и почти утопленник — вынырнет,
и почти мертвец — оживет.

Так, с бессмысленностью невежды,

я надеюсь, что надежда
не захочет меня выдавать.
Не решится, а если захочет,
то потом непременно расхочет,
не пойдет меня выдавать.

КРАТКОСРОЧНЫЙ ОТПУСК