Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Пляшем, как железные опилки
во магнитном поле
по магнитной воле,
по ее свирели и сопилке.

То попляшем, то сойдемся в кучки:

я и остальные.
Полюса стальные
довели до ручки.

Слишком долго этот танец,

это действо длилось.
Как ни осознай необходимость,
все равно свободою не станет.

То, что то заботой, то работой

было в бытии, в сознании,
даже после осознания
не становится свободой.

Известкует кости или вены,

оседает, словно пыль на бронхи,
а свобода — дальняя сторонка,
как обыкновенно.

«Везло по мелочам…»

Везло по мелочам
и поздно или рано
то деньги получал,
то заживала рана.

По мелочам везло,

счастливилось, бывало.
Но мировое зло
росло, не убывало.

Выигрывался день,

проигрывалась вечность,
а тлен и дребедень
приобретали вещность,

и чепуха росла,

и ерунда мужала —
до мирового зла,
до мирового жала.

Зарок, что с детства дал,

мог вызвать только жалость:
в сраженьях побеждал,
но войны продолжались.

Наверное, не мне

достанется удача
в той победить войне
и ту решить задачу.

«Что-то дробно звенит в телефоне…»

Что-то дробно звенит в телефоне:
то ли техника, то ли политика.
Также долг подключался ко мне.
То в долге, а то и в законе,
перечитанном по листику,
то — в четырехлетней войне.

Долг — наверно, от слова «долго» —

долог, истов, прям, остер,
как сектант такого толка,
что за веру идет на костер.

Долг. Звуки похожи на гонг.

На звонок сухой, короткий.
А висит на тебе колодкой.
Почему? Не возьму я в толк.

Долг в меня, наверное, вложен,

вставлен, как позвоночный столб.
Неужели он ложен, ложен,
мой долг,
этот долг?

«Я связан со временем…»

Я связан со временем,
с годом — двумя,
с двумя с половиной годами.
А их и не ждали, идущих гремя,
не думали, не гадали.

Никто не готовился.

Я был готов
к пришествию этих гремучих годов.

Года отгремели, а я еще год,

как эхо годов отгремевших,
шумел, словно эхо отобранных льгот,
на что-то надеялся, мешкал.

Потом это все позабылось, прошло

и нумером
               в опись архивов вошло.

«Несчастья — были. Умирали други…»

Несчастья — были. Умирали други.
Землетрясения крушили города.
Но никогда не опускались руки:
несчастье, горе — это не беда.

Пришла Беда. Настала, приключилась.

Не гостевать — сожительствовать ко мне.
К сети моих деяний подключилась,
засела в мысли, словно гвоздь в стене.

«О, волосок! Я на тебе вишу…»