Читаем Собрание сочинений. т.2. полностью

При виде Мадлены хозяйка, толстая, грубоватая женщина, удивленно вскрикнула:

— А, вот и вы! А я уж думала, вас в живых нет. Больше трех месяцев не показывались… Как поживаете?..

В этот момент она увидела Гийома и удержалась от другого вопроса, который готов был сорваться у нее с языка. Она как будто даже была недовольна присутствием незнакомого ей молодого человека. Гийом заметил ее удивление и подумал, что она, несомненно, ожидала увидеть кого-то другого.

— Так, так, — снова заговорила кабатчица, сразу став более сдержанной, — вы, верно, хотите пообедать? Сейчас вам накроют в беседке.

Мадлену нисколько не смущала дружеская фамильярность кабатчицы. Она сбросила с плеч шаль, сняла шляпку и направилась с вещами в комнату на первом этаже, которую обычно сдавали на ночь задержавшимся на прогулке парижанам. Она чувствовала себя здесь как дома.

Гийом вышел во двор и долго прохаживался мимо беседок, не зная, куда себя девать. Все в гостинице — и судомойка, и даже дворовая собака — радовались приходу Мадлены, а на него никто не обращал ни малейшего внимания.

Мадлена вернулась, на губах ее вновь играла улыбка. На мгновение она задержалась у порога; в последних лучах заката четко обрисовывалась ее гибкая фигура, хорошо развитая грудь и широкие плечи, пламенели ее непокрытые волосы, оттеняя мраморную белизну кожи. Молодой человек бросил исполненный тревожного восхищения взгляд на это полное жизни прекрасное создание. Тот, другой, без сомнения, не раз видел, как она стояла, улыбаясь, на этом пороге. Эта мысль причиняла Гийому мучения, он испытывал неудержимое желание заключить Мадлену в свои объятия, приткать к груди так, чтобы она забыла и этот дом, и этот двор, и эти беседки и думала только о нем одном.

— А ну, давайте живо обед! — весело крикнула молодая женщина. — Мари, наберите-ка большое блюдо клубники… Ох, как я проголодалась!

Она и думать забыла о Гийоме. Разыскивал, где им накрыли стол, она заглядывала во все беседки. Наконец она заметила белую скатерть.

— Э, нет! Вот еще новости! — воскликнула она. — На эту скамью я не сяду: она вся утыкана огромными гвоздями, — в прошлый раз я порвала платье… Перенесите-ка приборы сюда, Мари.

Служанка еще не успела поставить тарелки, а Мадлена уже сидела за столом, покрытым белой скатертью. Тут она вспомнила о Гийоме и заметила, что он стоит в нескольких шагах от нее.

— Ну что же, — обратилась она к молодому человеку, — садитесь наконец за стол. Что это вы стоите с таким унылым видом?

Она расхохоталась. Надвигавшаяся гроза вызывала в ней какую-то нервическую веселость. Движения ее сделались резкими, речи отрывистыми. Зато на Гийома грозовая погода действовала угнетающе, он чувствовал себя обессиленным, разбитым, отвечал односложно. Обед длился больше часа. Кроме них, во дворе никого не было — в будни загородные рестораны обычно пустуют. Мадлена говорила без умолку, рассказывала о своем детстве, о пансионе Терн, где она воспитывалась, описывала смешные черточки классных наставниц и шалости своих подруг; она была неистощима, вспоминала все новые и новые забавные истории и заранее хохотала над ними. Она рассказывала все эти анекдоты с детскими гримасками, тоненьким голоском маленькой девочки. Несколько раз Гийом пытался вернуть ее к более близкому прошлому: как те несчастные страдальцы, которых неудержимо тянет дотронуться рукой до своей раны, он хотел, чтобы она заговорила о своей недавней жизни, жизни молодой девушки, женщины. Он изобретал всякие ловкие переходы, пытаясь выведать, при каких обстоятельствах она разорвала платье, обедая в одной из этих беседок. Мадлена всякий раз уклонялась от этой темы и с каким-то непонятным упрямством вновь принималась вспоминать наивные истории детских лет. Казалось, это приносило ей облегчение, давало разрядку натянутым нервам, делало для нее более естественной эту уединенную беседу с юношей, с которым она была знакома едва неделю. Когда по взгляде Гийома мелькал проблеск желания, когда он протягивал руку, чтобы коснуться ее руки, ей доставляло странное удовольствие смотреть ему прямо в глаза и рассказывать какой-нибудь очередной забавный случай: «Мне было тогда пять лет…»

За десертом, когда обед уже подходил к концу, на скатерть упали первые крупные капли дождя. Сразу стемнело. Где-то вдалеке заворчал гром, приближаясь с глухим непрерывным грохотом, словно оттуда двигалась какая-то огромная армия. Широкая фиолетовая полоса пробежала по белой скатерти.

— Гроза, — сказала Мадлена. — Как я люблю молнию!

Она встала и выбежала на середину двора, чтобы лучше видеть небо. Гийом остался сидеть за столом. Он страдал. Гроза внушала ему неизъяснимый ужас. Он боялся ее не разумом, он нисколько не опасался, что его убьет молния, но при каждом раскате грома и, особенно, при каждой новой вспышке все его существо замирало. Когда нестерпимый блеск молнии слепил глаза, ему казалось, что кто-то наносит удар ему в грудь, у него тоскливо ныло под ложечкой, он весь дрожал, обезумев от ужаса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза