Собрание сочинений. т.2.

— Мы поступили, как трусы, — резко сказала она Гийому.

— Почему ты так говоришь? — спросил он.

Она высокомерно подняла голову.

— Нечего было бежать из Нуарода, точно мы преступники. Дома мы были бы сильны своим правом, пятью годами любви… Но теперь уже поздно бороться, мы побеждены, нашему покою конец.

Гийом хотел узнать, что произошло. Он снова спросил:

— Что тут случилось, Мадлена?

— А ты не догадываешься? — вскричала молодая женщина. — Или ты не видел этой несчастной? Она напомнила мне о моем прошлом, которое убивает меня и которое я тщетно стараюсь забыть.

— Так что же? Ведь она ушла, успокойся. Между тобою и ею нет ничего общего. Я люблю тебя.

Мадлена отрывисто засмеялась и, пожав плечами, ответила:

— Ничего общего! Я бы хотела, чтоб ты был здесь. Она бы тебе сказала, что, если б ты не подобрал меня, я сейчас таскалась бы по панелям Парижа.

— Замолчи, Мадлена, не смей так говорить, это гадко: ты не должна марать нашей любви.

Но молодая женщина уже распалила себя грубыми словами, которые, она чувствовала, вот-вот сорвутся с ее языка. Ее раздражало, что муж отстаивает их любовь, она злобно искала неопровержимых доказательств своей низости, чтобы бросить их ему в лицо и воспрепятствовать его попыткам успокоить ее. И у нее нашлось такое слово!

— Я видела Жака, — сказала она.

Гийом не понял. Он посмотрел на нее, недоумевая.

— Он сейчас был здесь, — продолжала она. — Он говорил мне «ты», хотел меня поцеловать.

Она в упор глядела на мужа. Побледнев, он присел на край стола и прошептал:

— Ведь Жак уехал.

— Ничего подобного, он ночует в соседней комнате. Я видела его.

— Так он вездесущ, этот человек?! — вскричал тогда Гийом в порыве гнева и ужаса.

— А то как же!.. — с победоносной уверенностью ответила Мадлена. — Или ты надеешься зачеркнуть прошлое? Не правда ли, эта комната казалась тебе затерянным уголком, таинственным уединением, где никто не может стать между нами; ты говорил, что тут мы одни, далеко от людей, в каких-то заоблачных высотах, что мы мирно проведем здесь ночь любви. Так вот: и мрак и тишина этой комнаты оказались обманчивы, в этом никому не ведомом жилище, где мы должны были пробыть лишь несколько часов, нас тоже подкарауливала беда.

Муж слушал, сраженный, уставив глаза в землю, потеряв надежду остановить этот поток яростных слов.

— А я-то! — продолжала она. — Я была настолько глупа, что поверила, будто существуют места, где возможно забвенье. Я убаюкала себя твоими грезами… Видишь ли, Гийом, нет больше таких мест, где мы могли бы быть одни. Сколько бы мы ни спасались бегством, сколько бы ни прятались в самых надежных убежищах, судьба и там настигнет нас, мы и там столкнемся с моим позором, и он лишит нас разума. Дело в том, что недуг во мне самой; теперь достаточно одного дуновения, чтобы растравить мои раны. Запомни: мы как подшибленные звери, которые напрасно, от куста к кусту, ищут укромного пристанища; они все равно кончают тем, что издыхают в какой-нибудь канаве.

На минуту она остановилась и потом продолжала еще более раздраженно:

— Повторяю, это наша вина. Нельзя было трусливо обращаться в бегство. Уезжая из Нуарода, в вечер, когда явился этот человек, помнишь, я говорила тебе, что воспоминания вырвались на волю и преследуют меня. Вот она, их воющая свора; это они травят нас. Я слышала, как они бешено гнались за мной, словно собаки, и сейчас они грызут меня, впиваются когтями в мое тело. Ах, как я страдаю! Воспоминания терзают меня!

Выкрикнув все это, она схватилась руками за грудь, точно в самом деле чувствовала, что в нее вонзаются собачьи зубы. Гийом устал мучиться; жестокие слова жены вызывали в нем своего рода нервное нетерпение. Этот бунт, в котором она находила какую-то горькую усладу, оскорблял его слабую душу, его потребность в мире. Он тоже начинал раздражаться. Ему хотелось бы приказать ей замолчать, но он счел себя обязанным еще раз попытаться успокоить ее, однако сделал это слишком неуверенно и вяло.

— Мы забудем, — сказал он, — мы пойдем искать наше счастье дальше.

Мадлена расхохоталась. Ломая руки, она повернулась к нему лицом.

— А, — крикнула она, — ты воображаешь, что я могу расшибаться на каждом шагу и при этом сохранять голову здравой и невредимой! На это у меня не хватает сил. Мне нужен покой, или я не отвечаю за свой рассудок.

— Постой, не вырывайся так, — перебил ее муж, шагнув к ней и стараясь схватить её за руки. — Ты видишь, как я страдаю. Пощади меня. Прекратим эту тяжелую сцену… Завтра, успокоившись, мы, может быть, найдем исцеление… Уж поздно, ляжем спать.

Он больше ни на что не надеялся, он только хотел остаться один во мраке и тишине ночи; он думал, что ему станет легче, когда он вытянется под одеялом и, погасив свечу, не будет больше слышать резкого голоса Мадлены. Он подошел к кровати, отодвинул полог, откинул край одеяла. Молодая женщина продолжала стоять, прислонившись к большому шкафу, и со странным выражением следила за его действиями. Когда постель была открыта и Мадлена увидела ослепительную белизну простынь, она проговорила:

— Я не лягу… Ни за что не лягу с тобой в эту постель.