Собрание сочинений. Т. 22. Истина

Частые свидания молодых людей, весело проведенные вместе дни, как и следовало ожидать, закончились двумя счастливыми свадьбами. Обе пары связывала давнишняя дружба, но со временем детская привязанность перешла в нежную любовь. Извещение о предстоящем браке Себастьена и Сарры никого не удивило. Было только отмечено, что, если мать Себастьена и в особенности его тетка ничего не имеют против его женитьбы на дочери Симона, значит, и впрямь настали другие времена. Но когда свадьбу отложили на несколько месяцев, чтобы отпраздновать в один день с другой свадьбой — Луизы и Жозефа, Майбуа охватило лихорадочное волнение, ибо на этот раз сын осужденного соединял свою судьбу с дочерью самого горячего защитника его отца; жених был младшим учителем в той самой школе, где так трагически закончил деятельность его отец, невеста — помощницей своей бывшей наставницы мадемуазель Мазлин; оставалось неясным, как отнесется к подобному браку прабабка Луизы г-жа Дюпарк. Нежная идиллия — школьная дружба молодых людей, радостно встречавшихся по воскресеньям в скромной жонвильской школе, их стремление продолжать героическую борьбу, которой посвятили себя их отцы, — все это тронуло сердца и даже внесло некоторое умиротворение среди обитателей Майбуа. Однако всех терзало любопытство, примет ли у себя Луизу ее прабабка, которая уже три года не выходила из своего домика на площади Капуцинов. В ожидании решения г-жи Дюпарк свадьбы отложили еще на месяц.

Луиза в двадцать лет так и не приняла первого причастия, и обе пары условились отметить брак только в мэрии. Луиза написала г-же Дюпарк, умоляя позволить ей прийти, но прабабка даже не ответила ей. С тех пор как Женевьева с детьми вернулась к Марку, двери дома г-жи Дюпарк закрылись для них навсегда. И вот уже почти пять лет, как старуха, верная своей клятве, жила в суровом одиночестве, отрекшись от семьи, наедине со своим богом. Женевьева неоднократно пыталась проникнуть к бабушке; ее терзала мысль, что эта восьмидесятилетняя женщина обрекла себя на добровольное затворничество вдали от света и людей. Но всякий раз она наталкивалась на упорное сопротивление старухи. И все яге Луиза решилась на новую попытку, ее огорчало, что не все близкие разделяли ее счастье.

Однажды вечером она отважилась подойти к маленькому домику, уже окутанному темнотой, и дернула ручку звонка. Но, к ее удивлению, колокольчик не прозвонил, должно быть, его сняли. Тогда она постучала, сначала тихонько, потом громче и настойчивее. Наконец послышался какой-то шорох, вероятно, открывали заслонку глазка, прорезанного в двери, как это бывает в монастырях.

— Это вы, Пелажи?.. — спросила Луиза. — Почему вы не откликаетесь?

Она приложила ухо к глазку, стараясь расслышать приглушенный, неузнаваемый голос служанки.

— Уходите, уходите скорей, госпожа приказала вам немедленно уйти!

— Нет, Пелажи, я не уйду. Скажите бабушке, что я не отойду от двери, пока она сама не поговорит со мной.

Прошло десять минут, четверть часа. Луиза время от времени принималась стучать тихонько, сдержанно, но настойчиво. Внезапно глазок открылся с резким стуком, и за дверью, точно из-под земли, прозвучал грозный голос старухи:

— Зачем ты пришла?.. Я получила твое письмо; своим возмутительным браком ты навлечешь на меня несмываемый позор!.. Зачем ты пришла? Разве ты имеешь право выходить замуж? Ведь ты не причащалась? Нет? Ты посмеялась надо мной; тебе уже исполнилось двадцать лет, но ты, конечно, решила вовсе не причащаться… Так ступай отсюда, для тебя я умерла!

Потрясенная до глубины души, словно ее коснулось дыхание смерти, Луиза успела крикнуть:

— Бабушка, я буду еще ждать, я вернусь через месяц!

Но окошечко со стуком захлопнулось, и домик снова погрузился в мрачное, могильное безмолвие.