Собрание сочинений. Т. 22. Истина

При этих словах Клер улыбнулась, и даже маленькая Жоржетта, услышав о черте, непочтительно расхохоталась, но Люсиль продолжала:

— Знаю, дочка, ты ни во что не веришь, теперь молодежь обходится без религии, мадемуазель Мазлин всех вас сделала учеными женщинами. Но черта я все-таки видела, мадемуазель Рузер однажды показала нам его тень на стене. Я уверена, что это он и был.

Адриен, слегка смутившись, перебил тещу, заявив, что Фроман пришел к нему по делу. Все уселись, Клер посадила Жоржетту к себе на колени, куривший трубку Фернан и Люсиль с вязаньем поместились поодаль.

— Дело вот в чем, учитель. Мы, молодежь, считаем, что на Майбуа будет лежать пятно до тех пор, пока город не искупит своей вины перед Симоном, за которую до сего дня несет тяжелую ответственность. Недостаточно было оправдать Симона по всей законности, мы, дети и внуки его палачей, должны покаяться и загладить ужасную ошибку отцов и дедов… Не далее как вчера я твердил отцу, деду и дядям: «Как могли вы примириться с такой отвратительной, чудовищной бессмыслицей, неужели у вас не хватило здравого смысла помешать этому злодеянию?» И, как всегда, они сбивчиво отвечали, что, мол, ничего не знали, да и не могли знать.

Наступило молчание, глаза всех были обращены на Фернана, ведь он принадлежал к поколению, над которым тяготела вина. Фернан в замешательстве вынул изо рта трубку и попытался оправдаться:

— Ну, понятно, мы ничего не знали, да и как могли знать? Мои родители едва умели подписывать свое имя и, как люди осторожные, не хотели встревать в чужие дела, ведь они могли поплатиться за это. Ну, а я хоть учился побольше, чем они, умника из меня все-таки не вышло, я тоже всего побаивался; темный человек вечно дрожит за свою шкуру да за свои гроши… Вам-то, нынешним, хорошо говорить, вам легко быть умными да бесстрашными, ведь вы ученые. А хотел бы я посмотреть, что бы вы делали на нашем месте, все мы были сбиты с толку и ни в чем не могли разобраться.

— Правда, — подтвердила Люсиль. — Я никогда не считала себя дурой, а все-таки плохо разбиралась в этих делах; да я и думать о них не хотела, моя мать всегда говорила, что бедняки не должны соваться в дела богачей, если не хотят потерять последнее.

Марк хранил задумчивое молчание. Прошлое вставало перед ним, он вспоминал, как старик и старуха Бонгары отказались говорить с ним о Симоне, — но что было взять с них, безграмотных крестьян-работяг, оберегавших свой покой; вспоминал разговор на следующий день после розанского суда с их сыном Фернаном, который, хоть и был развитее родителей, только пожимал плечами, упорно не желая ничего знать. И сколько лет пришлось воспитывать в людях разум и гражданское мужество, чтобы новое поколение наконец постигло истину, осмелилось ее признать и открыто провозгласить! Он кивнул головой, как бы соглашаясь в глубине души с доводами Фернана, он уже готов был простить палачей Симона, невежественных людей, не ведавших, что творят. И Марк улыбнулся Жоржетте: вот оно, цветущее будущее! Широко раскрыв красивые глазки, малютка, вероятно, ожидала, что ей расскажут чудесную сказку.

— Итак, учитель, — продолжал Адриен, — позвольте изложить вам мой план, он очень прост… Вы знаете, что были предприняты крупные работы по оздоровлению старого квартала Майбуа. На месте утопавших в грязи улиц Плезир и Фош проложен широкий проспект, обсаженный деревьями, а на месте отвратительных трущоб на улице Тру разбивают сквер, и детвора уже заводит там веселые игры… А вот напротив этого сквера есть пустырь, где раньше стоял убогий домишко Леманов, дом скорби, развалившийся, словно под тяжестью проклятий, которые обрушивали на него наши отцы. Я предлагаю муниципальному совету выстроить на этом месте новый дом — не дворец, нет! — скромный, светлый и веселый дом и подарить его Симону от имени города; пусть Симон проведет там последние годы жизни, окруженный почетом и любовью своих сограждан… Подарок не слишком дорогой, но с нашей стороны это дань уважения, проявление братских чувств.

Марка тронула до слез забота Адриена о несчастном страдальце.

— Вы одобряете мою идею? — спросил Адриен, которого растрогал взволнованный вид Марка.

Марк обнял его.

— Да, мой мальчик, одобряю, вы доставили мне огромную радость.

— Благодарю вас, учитель! Но это еще не все… Сейчас я покажу вам сделанный мною план дома; я намерен лично руководить постройкой, без всякого вознаграждения, и уверен, что подберу подрядчиков и рабочих, которые согласятся на сниженную плату.

Он вышел, тут же вернулся с планом и разложил его на столе под яблоней. Все подошли к столу и стали разглядывать проект. Двухэтажный белый дом с садом, обнесенным решеткой, был действительно очень простой, но казался уютным. Над дверью виднелась мраморная доска.

— Здесь будет надпись? — спросил Марк.

— Конечно, постройка задумана именно ради этой надписи… Я хочу предложить муниципальному совету такой текст: «Город Майбуа учителю Симону, во имя истины и справедливости, во искупление причиненных ему страданий». А внизу подпись: «От внуков его палачей».