Собрание сочинений. Т. 22. Истина

Весело распрощавшись с родными, Адриен повел Марка к мэру Леону Савену. Ферма Амет занимала пятьдесят гектаров при выезде из Майбуа, по соседству со вновь отстроенным кварталом. После смерти матери Леон приютил у себя семидесятилетнего отца, отставного мелкого чиновника; одного из близнецов, Филиппа, уже не было в живых, второго, Ашиля, разбил паралич; больной, без гроша в кармане, он находился в таком жалком положении, что Леону пришлось взять к себе и его. Через своего сына Клемана, женатого на Шарлотте, дочери покойной Ортанс Савен, Марк находился в дальнем родстве с этим семейством. Брак Клемана был ему не по душе, и хотя он дал свое согласие, все же предпочитал держаться в стороне от Савенов. Он обладал слишком ясным умом, чтобы считать Шарлотту ответственной за легкомыслие ее покойной матери, которая в шестнадцать лет отдалась первому встречному, а потом, выйдя замуж, сбежала от мужа и дочери. Но он не мог отделаться от некоторого предубеждения в отношении этой семьи, и когда Адриен, желая добиться успеха в их общем деле, позвал его на ферму Амет, Марк последовал за ним скрепя сердце.

Леона не оказалось дома, но он должен был скоро вернуться. В гостиной они застали старика Савена и его старшего сына, паралитика Ашиля, сидевшего в кресле у окна. Небольшая гостиная находилась в нижнем этаже удобного дома, стоявшего возле обширных надворных построек фермы. Увидев Марка, Савен воскликнул с недоумением:

— Здравствуйте, господин Фроман, очень рад, что вы решили зайти ко мне! А я-то думал, что вы со мной в ссоре!

Савен был все такой же тощий и тщедушный, все так же задыхался от кашля, но он пережил свою красивую и здоровую жену. Болезненно ревнивый, он считал религию необходимым средством для обуздания женского легкомыслия, но, застав однажды свою жену чуть ли не в объятиях ее духовника, отца Теодоза, стал донимать ее подозрениями и придирками и в конце концов свел в могилу. До сих пор он сохранял в душе горькое чувство обиды на святых отцов, хотя еще больше трусил перед ними.

— Почему вы думали, что мы с вами в ссоре, господин Савен? — спокойно спросил Марк.

— Да ведь мы никогда не сходились с вами во взглядах… Ваш сын женился на моей внучке, но это вовсе не означает, что между нами возникло какое-то понимание… Вот вы изгоняете отовсюду священников и монахов, а это неправильно, вы только усиливаете распущенность. Я их не люблю, я старый республиканец, социалист, да, господин Фроман, социалист! Но женщины и дети нуждаются в острастке, я всегда это говорил и не устану повторять!

Марк невольно улыбнулся, вспомнив о злоключениях Савена.

— Да, я знаю вашу теорию — религия в качество полицейской дубинки. Но какую силу может иметь религия, если уже не осталось верующих, а священников теперь можно не опасаться?

— Можно не опасаться? Великий боже, как вы заблуждаетесь! Всю жизнь я был их жертвой. Если бы я сблизился с ними, я не влачил бы в конторе жалкое существование и не был бы теперь в тягость моему сыну Леону. Постоянные лишения убили мою жену, а мой сын Ашиль, вы видите, в каком он печальном состоянии! Если бы я поместил его в семинарию, он был бы уже префектом или председателем суда; а теперь, просидев тридцать лет писцом в той же конторе, что и я, он лишился рук и ног, не может даже ложку ко рту поднести. Попы — мерзавцы, но все же лучше жить с ними в ладу, верно, Ашиль?

Больной дружески кивнул своему бывшему учителю и проговорил слабым надтреснутым голосом:

— Раньше священники действительно делали погоду, но теперь люди прекрасно обходятся без них… Конечно, теперь легко сводить с ними счеты и разыгрывать из себя поборников справедливости.

Он посмотрел на Адриена; по-видимому, это язвительное замечание относилось именно к нему. Болезнь, нужда, смерть его жены, Виржини, ссора с дочерью Леонтиной, вышедшей замуж за мелкого торговца скобяным товаром в Бомоне, — все это сделало Ашиля желчным.

— Помните, господин Фроман, — продолжал Ашиль, — когда розанский суд вновь вынес обвинительный приговор Симону, я говорил вам, что убежден в его невиновности. Но что же я мог сделать один? Лучше всего было молчать… А теперь развелось немало юнцов, которые считают нас подлецами и собираются дать нам урок, воздвигнув триумфальные арки для встречи мученика! Вот уж поистине дешевый героизм!

Адриен понял, что Леон проговорился дома о его планах. Он постарался успокоить больного:

— Конечно, когда все сознают, что такое справедливость, каждый становится смелым… Я отлично знаю, сударь, что вы человек здравомыслящий, и должен сказать, в моей семье есть люди куда более отсталые и упрямые. В настоящее время надо желать одного, чтобы все объединились в общем порыве, в горячем стремлении к братству и справедливости.

Савен сначала с недоумением слушал этот разговор, но потом сразу понял, почему Марк и Адриен явились к ним в дом и теперь ожидали Леона. А он-то воображал, что этот визит просто долг вежливости.