Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»

Еще один романтический штамп. Образ злодея, который, скрестив руки, позевывает, оттого что ему некого съесть, вызывает улыбку. Это кровожадный людоед из сказки про мальчика с пальчик. Впрочем, поэт не упустил ни единой черточки, чтобы сделать из него мертвую куклу во вкусе 1830 года.

Il fait peur. Est-il prince? est-il n'e sous le chaume?
On ne sait. Un bandit qui serait un fant^ome,
C’est Tiphaine

[42].

Но вот Жак бросает ему вызов. Жаку шестнадцать лет, и поэт восклицает:

Dix ans, cela suffit pour qu’un enfant grandisse,
En dix ans, certe, Orph'ee oublierait Eurydice,
Adm`ete son 'epouse, et Thisb'e son amant,
Mais pas un chevalier n’oublierait son serment

[43].

Первая строка просто наивна, а остальные три — пустое словоизвержение. «Eurydice» нужна для богатой рифмы с «grandisse».

Наконец приближается час поединка между Жаком и Тифеном, между ягненком и волком. Вот описание Жака:

Fanfares! C’est Angus. Un cheval d’un blanc rose
Porte un garcon dor'e, vermeil, sonnant du cor,
……………………………………………………
Qui semble presque femme et qu’on sent vierge encor.
Il regarde, il 'ecoute, il rayonne, il ignore,
Et l’on croit voir l’entr'ee aimable de l’aurore

[44].

А вот Тифен:

Tiphaine est seul, aucune escorte, aucune troupe;
Il tient sa lance; il a la chemise de fer,
La hache comme Oreste, et, comme Ga"iffer,
Le poignard

[45].

Орест и Гаиффер играют здесь тоже довольно странную роль. И тут мы по уши увязаем в антитезе. Жак атакует Тифена, малютка сражается с великаном.

Tiphaine s’arr^eta, muet, le laissant faire;
Ainsi, pr^ete `a crouler, l’avalanche diff`ere;
Ainsi l’enclume semble insensible au marteau,
Il 'etait l`a, le poing ferm'e comme un 'etau,
D'emon par le regard et sphinx par le silence

[46].

Последняя строка весьма типична и почти комически довершает образ задумчивого Тифена, этого заядлого злодея и разбойника. В конце концов он все-таки принимает бой; он заносит свое копье на ребенка и, внезапно испугавшись, пускается в бегство. Конец стихотворения, еще довольно длинного, посвящен описанию того, что поэт называет «неотступным и диким преследованием».

En le risquant ainsi, son a"ieul fut-il sage?
Nul ne le sait; le sort est de myst`eres plein;
Mais la panique existe, et le triste orphelin
Ne peut plus que s’enfuir devant la destin'ee

[47].

Загадочность — один из излюбленных приемов Виктора Гюго. Он часто употребляет обороты вроде: «этого никто не знает», «это никому не ведомо», «это божественная тайна» и т. д. Ему кажется, что тем самым он раздвигает границы повествования. Но зачастую такой прием вызывает улыбку, особенно когда разгадка тайны очень проста. В данном случае старик просто-напросто оплошал, доверив мщение шестнадцатилетнему ребенку.

Разумеется, описание погони через поля и леса впечатляет. Однако подобные описания встречались у Виктора Гюго не однажды, к тому же гораздо лучшие. Что меня особенно поражает, так это возврат к сравнениям в духе классицизма. На двадцать строк я насчитал три сравнения, которые начинаются словом «ainsi», причем все они абсолютно одинаковы.

Ainsi dans le sommeil notre ^ame d’effroi pleine
Parfois s’'evade et sent derri`ere elle l’haleine
De quelque noir cheval de l’ombre et de la nuit…
Ainsi le tourbillon suit la feulle arrach'ee…
Ainsi courrait avril poursuivi par l’hiver.

[48]

Разве не любопытно, что, будучи ритором, Виктор Гюго приходит к тем же самым риторическим фигурам, которые его школа так высмеивала у классических поэтов?