Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Я спешу и вынужден оставить эту тему. Мне хотелось ответить на твое письмо, проследив фразу за фразой, но, видно, придется многие пункты обойти молчанием. Скажу только, что я прочитал Лабрюйера и восхищаюсь им не меньше, чем ты.

Старина Сезанн в каждом письме просит поклониться тебе. Он спрашивает у меня твой адрес и собирается часто тебе писать. Меня удивило, что он не знает его, — ведь это доказывает не только то, что он не пишет тебе, но что, стало быть, ты тоже продолжаешь хранить молчание. Поскольку эта просьба говорит о его добрых чувствах, я охотно ее передаю. И, значит, ваша маленькая размолвка перешла в область преданий.

Жизнь моя течет не так уныло, как зимой. Я менее одинок, несколько больше гуляю, словом, я более деятелен и меньше размышляю. Думаю, что полоса невезения позади. Скоро сентябрь, и я надеюсь увидеть тебя в Париже. Кроме того, может быть, приедет Сезанн, и наше трио будет в полном составе. Я принял одно твердое решение, расскажу тебе о нем, как только сделаю то, что задумал.

Шайян кланяется тебе. Он намерен писать мой портрет, где я буду изображен голый, лишь слегка задрапированный, с античной лирой в руках и взглядом, устремленным в небо. Я уже готовлюсь хохотать до упада. Ты обещаешь написать мне письмо о стиле, — от души рад, умоляю, напиши непременно, ведь такого рода вопросы давно меня волнуют. А пока что наслаждайся жизнью, как говорит Сезанн: пей, смейся, кури, — все к лучшему в этом лучшем из возможных миров. Жму руку. Передай поклон родителям.

Твой друг.

Письмо получилось крайне бестолковым — ничего не поделаешь. Подготовил новую статью о любви. Пришлю ее тебе через некоторое время.

БАЙЛЮ

Париж, 15 июня 1860 г.

Дорогой Байль!

Только что читал Андре Шенье. Ты обещал прислать мне письмо о стиле, но бог весть когда еще оно дойдет до меня, и в ожидании твоих соображении мне хочется поделиться с тобой теми мыслями, которые вызвало у меня чтение этого поэта. Само собой разумеется, что Шенье выше всякой похвалы, что я отдаю должное изяществу его стихов и преклоняюсь перед его гением. Я не собираюсь также заниматься разбором его поэм и говорить тебе то, что ты можешь прочитать где угодно; повторяю, мне хочется поделиться с тобой лишь общими мыслями, которые пришли мне в голову во время чтения.

Шенье писал поэмы, идиллии, элегии.

Единственная из его поэм, которая была закончена, — «Творчество». Как странно! Этот гениальный человек, который всю свою молодость изучал античных авторов, чтобы подражать им, начинает, как бы невольно, восставать против подражателей. Ибо нельзя безнаказанно быть великим человеком, ибо истинный поэт, вдохновленный в юности каким-нибудь образцом, в конце концов отталкивает его и идет без посторонней помощи. Правда, что Шенье не сбросил свое иго целиком; он не решается на это, а быть может, даже не замечает его. Античность представляется ему такой прекрасной, ее творения кажутся ему такими звучными, уроки его детства, Гомер, Вергилий, над которыми он провел столько бессонных ночей, все еще так дороги ему, что он не может перестать подражать им, не может распроститься с ними навсегда. Что же он делает? Он примиряет свою любовь к греческому со своим бунтующим гением, сохранив форму и стиль античности, но вложив в них новое содержание. И утверждает этот замысел в своем знаменитом стихе:

Мы мысли новые вливаем в стих античный.