Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Я на каждом по нескольку раз работал, выгружал и нагружал. И потом каждый пароход чем-нибудь отличается по своей конструкции: у одного капитанский мостик выше, у другого ниже, у этого спардек [46]и нет фальшборта [47], у того тонкая и длинная труба, а у иного высоченные мачты. Нет такого судна, которое в точности походило бы на другое. Даже те, которые во время мировой войны строились сериями, и то чем-нибудь отличаются друг от друга. Если хочешь, я тебе перечислю, сколько у этих пароходов шпангоутов [48]в каждом трюме и у кого из капитанов нос красный, у кого синий. Эх, Айя, ведь через мои руки прошло больше трехсот пароходов, а если опросить моего старика, тот им и счету не помнит. Можно сказать, что капли нашего пота разносятся по всем уголкам мира, по всем морям и океанам. Каждое судно увозит с собой часть нашей жизни. И все же нравится мне эта работа.

Айя положила руку на плечо Юриса. Она чувствовала сквозь шелковый рукав своей блузки стальную мускулатуру юноши. Юрис старался не двигаться, чтобы не спугнуть эту чуткую руку, так легко покоившуюся на его плече. Яхта снова отдалилась от берега. С тихим журчанием омывала вода бока суденышка, и маленькие водовороты возникали за кормой, где смыкалась разрезанная струя.

Юрис повернул лицо к Айе. Задумчиво, как во сне, глядела она на полосу леса, окаймляющую берега озера. Несколько чаек пролетели над яхтой. Издалека доносилась музыка.

Почувствовав взгляд Юриса, Айя обернулась. Оба улыбнулись, сами не зная чему.

— Правда, хорошо? — заговорила Айя.

Юрис кивнул головой:

— Готов бы так каждое воскресенье… Надо хоть изредка проветривать голову, освобождаться от забот, от всяких споров и треволнений…

— От бессовестных людей, которые знать ничего не желают, кроме собственного благополучия, да еще требуют, чтобы их считали образцом благородства, — продолжила Айя мысль Юриса. — И сколько еще на свете всякой дряни, Юри! Всяких подхалимов, спекулянтов, карьеристов. И сколько еще пройдет времени, пока вырастет прекрасное, морально чистое общество!

— Только не приходи в уныние, Айя, — сказал Юрис. — Никогда не будем забывать, что не ими земля держится. Иногда, правда, с души воротит, глядя, как эти людишки везде суют на первое место свое «я», но это вовсе не значит, что мы должны уступать им.

— Нет, уступать нельзя ни в коем случае. Идти на уступки — значит признавать права эгоиста.

— Ну, некоторая доля эгоизма есть у каждого, — усмехнулся Юрис. — Не знаю, как у тебя, а у меня определенно.

— Ну, ты не очень потакаешь ему.

— Стараюсь, но есть вещи, где без этого нельзя.

— Ну, например?

— Например, нынешняя прогулка по Киш-озеру… Ты, наверное, думаешь, что у меня не было никакой задней мысли? А ведь мне хотелось побыть с тобой на озере… и чтобы с нами никого больше не было.

— А если я тоже этого хотела? — Веселые искорки зажглись в глазах Айи.

— Но это еще не все, — продолжал Юрис. — В тот вечер, когда ты мне рассказала, что Чунда спросил, интересует ли он тебя как мужчина, у меня появились совсем непохвальные мысли.

— Гм… это уже хуже. — Лицо Айи стало серьезным.

— Да, да. Во-первых, мне захотелось набить ему морду за то, что он полез к тебе с такими вопросами.

— А во-вторых? — взгляд Айи ласкал, торопил его, но он этого не видел, потому что смотрел в другую сторону, на синеву озера.

— Во-вторых, я разозлился на самого себя за то, что ничего не говорил тебе до сих пор. Вот почему я пригласил тебя покататься. И я решил, Айя, не подходить к берегу, пока это дело не станет ясным.

— Какое дело? — притворяясь непонимающей, спросила Айя.

Тогда он вздохнул, рассердись на свою нерешительность, и грустно посмотрел Айе в глаза.

— А сама ты не можешь догадаться, обязательно все надо объяснять?

— Я боюсь ошибиться, Юри. Боюсь оказаться самоуверенной.

— Вот и я боюсь, — признался он. — Ты образованнее меня, знаешь больше моего. Может быть, я тебе совсем не подхожу?

Айя поняла, что он больше ничего не в состоянии сказать и нет никакой надобности мучить этого хорошего, славного человека.

— Друг ты мой, любимый, хоть и эгоизма в тебе… — начала она и вдруг, испугавшись своей нежности, спрятала разгоревшееся лицо на плече Юриса.

Он обнял ее. Они долго молчали. Для них теперь все окружающее, весь мир окрасился в новые, яркие цвета, и каждый звук — далекие голоса людей, крики чаек, всплески воды, — все, все находило новый отклик в их сердцах. Мир стал намного прекраснее, богаче.

2

В солнечный июльский день народ Латвии высказал свое решение. Победа блока коммунистов и беспартийных на выборах в Народный сейм была так огромна, что те жалкие два процента, которые стали в оппозицию ко всему народу, испугались своего бессилия и притихли.

Латвия ликовала. Хозяин страны, народ, наконец, твердо стал обеими ногами на своей земле и в первый раз выпрямился во весь рост, заглянул вперед, поверх заборов национальной ограниченности, которыми огораживала его свора угнетателей. Впервые он увидел безграничный простор и новые, неизведанные дали.