Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Иной раз Лиепниек предлежит моим мальчишкам наняться к нему в пастухи или в полубатраки, а я говорю: пускай немного подождет, потому что нам выгоднее поехать втроем на лесоразработки или заниматься дома кустарным ремеслом — плести корзины, делать бураки или собирать ягоды. От таких слов у хозяина, бывало, глаза становятся, как у злой лошади. Как только нас не обзывали — и лодырями и бродягами, и все же мои дети у него в пастухах не ходили, а за лето зарабатывали больше, чем его пастухи. А уж глумились-то, когда я своих старших послал в Ригу учиться. Подумайте только — хибарочник Закис учит своих детей! У самого целых штанов нет, а он детей в школу посылает! Тут уж от злости и зависти кулацкое сердце чуть не лопнуло.

— Ясно, с чего у них желчь разливается, — рассмеялся Петер, с удовольствием слушавший этого простого, прямодушного человека. — Ты у них как бельмо на глазу.

— Да так уж получается. Но им все же удалось позлорадствовать на мой счет. В тридцать седьмом году, в канун Первого мая, мой Аугуст, вот который сейчас в военном училище, вывесил с одним парнишкой на верхушке сосны у самого шоссе красный флаг. Полицейский надзиратель их подкараулил и арестовал. Зверски избил и все допрашивал, от кого получили флаг, а те ни слова. Да, тогда, верно, богатеи вволю посмеялись и порадовались, что наконец-то Закису попало. Ну и что же? А флаг этот я сам из Риги привез и совсем не жалею, что так сделал. Жалко только Аугуста — пришлось ему вытерпеть зверскую порку.

— Да, вот полицейского надзирателя недавно арестовали, а моя теща проливает слезы о хорошем человеке, — помрачнев, сказал Петер. — Не могу понять, чего этим старикам нужно. Никто их не трогает, ничего у них не отнимают, а они все время хнычут и стонут.

— Уцепились они за полы богатеев и больше ничего не видят, — сердито буркнул Закис. — Не могут отстать, а те и тянут их за собой. Разве со временем поумнеют. А ты не слыхал, как прошлой весной на меня мамаша Лиепинь рассердилась?

— За что это?

— Из-за сущих пустяков. Надо сказать, теща твоя большая ханжа. Ни одной службы не пропустит, для нее во всем свете нет большей мудрости, чем пасторские проповеди… А я прошлой весной из одного озорства заколол в страстную пятницу бычка. Мамаша Лиепинь раззвонила об этом по всей волости. Потом пастор в пасхальной проповеди так меня проклинал, что, будь в его словах хоть щепотка пороху, крыша на церкви бы подпрыгнула. Лиепиниене после этого все лето от меня отворачивалась. Вот такие-то мои дела с соседями.

— Ну, теперь тебе на них наплевать. Ты самостоятельным стал.

— Теперь что, — у Закиса даже глаза заблестели, — теперь я встану на ноги. Только бы как-нибудь до нового урожая перебиться, а там в Закисах начнется иная жизнь. Ведь ты понимаешь, что это значит, когда человек сам себе хозяин, когда больше никто не смеет ни ругать тебя, ни гонять, как собачонку… когда твои дети могут смело смотреть в глаза всему миру, — ведь он теперь принадлежит им, и никому не удастся их ограбить. Пускай теперь Лиепниек и остальные богатеи поломают головы, подумают, как получить урожай со своей землицы, когда самим приходится погнуть спину. Ведь латгальцы и поляки тоже не захотят больше поливать своим потом их поля. Оттого-то они так и злобствуют. Я-то со своей землей управлюсь, а вот как они управятся! Право, хорошие времена настали, Петер. Хорошие и справедливые. Советская власть всех наделяет по заслугам.

Они вышли в поле и обошли все хозяйство Закиса. Закиене с детьми тоже пошла за ними. Отрадно было Петеру слушать, как вся семья строила планы на будущее: «Вон там мы посеем рожь, здесь картофель, а в той стороне будет выгон для телят. А новый дом будет стоять на пригорке, окнами на солнышко».

Петер отдыхал душой среди этих людей. Гнетущей духоты, которую он ощущал все время в доме тестя, как не бывало. Он снова увидел на деле правоту своего класса, он был горд, что участвовал в его борьбе и победе.

По дороге домой Элла рассказывала, что слышала в церкви:

— Новым председателем волостного исполкома все недовольны. Добраться до него невозможно. Старый Лиепниек повез было ему кусок окорока и попросил освобождения от работ по ремонту моста, а председатель взял и послал его с этим окороком к милиционеру да еще велел составить протокол за то, что хотел дать взятку. И что это за люди…

— Правильно сделал, — ответил Петер. — Я бы тоже так поступил.

Элла растерялась от такого ответа и надолго замолчала. А Петер с довольной улыбкой глядел в окошко машины.

Вид мелькавших мимо осенних полей больше его не угнетал. Это была его земля, его — жизнь входила здесь в силу. Он радовался и гордился этим.

— Раньше все — же больше порядка было… — попыталась еще раз начать разговор Элла, но Петер не отвечал.

Глава пятая

1

За несколько дней до годовщины Октябрьской революции к директору лесопильного завода Петеру Спаре зашел один из старожилов сушильного цеха, Мауринь.