— Президент выразил недовольство по поводу положения в стране и указал, как его исправить. Вот почему вас и собрали здесь. Вам, господин Эгле, придется созвать несколько рабочих собраний и выступить на них. В речах сильней упирайте на то, что только единением и дружной работой можно добиваться улучшения своего положения. Неустанно внушайте им, что правительство никогда еще не было таким сильным, как сейчас, что власти никому потачки давать не будут. Скажите им, — а вы, господин Лабсвир, тоже позаботьтесь, чтобы об этом заговорил весь пропагандистский аппарат, — скажите, что нигде рабочие не живут в таких образцовых условиях, как у нас, что Латвия — это страна молочных рек и кисельных берегов и одни сумасшедшие или негодяи могут требовать повышения заработной платы. Кстати, ее придется несколько урезать, потому что государство должно увеличить расходы на армию. Если же кто выразит недовольство — теми займется господин Фридрихсон. Очень желательно, господин Эгле, чтобы рабочие сами заговорили о снижении заработной платы, сами попросили об этом президента. Я думаю, у вас наберется сотня-другая своих рабочих, с которыми можно будет условиться заранее.
— Отчего не наберется, — отозвался Эгле, — это мы устроим.
— Далее. Господин Киселис, должен вас предупредить, что президент крайне недоволен вами. Даже ему самому при поездках в Саркандаугаву приходится читать дерзкие, возмутительные надписи на заборах. Полиция должна проявлять больше расторопности, чаще устраивать утренние обходы ненадежных участков.
— Они в последнее время пользуются такой стойкой краской, что нет никакой возможности соскоблить ее, — пожаловался Киселис. — Позавчера на железном мосту написали лозунг — пришлось его выжигать.
— Хотите — выжигайте, хотите — соскабливайте, об этом спорить не будем. Ваше дело — заботиться о том, чтобы народ не читал того, что ему читать не полагается.
— Слушаюсь, господин министр.
Плавно, ласково журчал голос Никура, читающего наставления подчиненным. Грубо выкрикнутые президентом в минуту раздражения приказания превращались в конкретную, подробную программу действий. Больше всех были обрадованы Праул и Фридрихсон, узнав о предоставлении им значительных дополнительных ассигнований.
— Будут деньги — можно и поработать, — сказал Фридрихсон. — Коммунистов и так почти не осталось, а; последних мы в несколько недель выловим.
— Им бы давно уже следовало сидеть за решеткой, — сказал Никур. — Не забывайте, что сейчас они находят самую благоприятную почву для своей пропаганды. Каждое слово вызывает в народе отклик. Нельзя ли сделать так, чтобы московские газеты скупались в киоске нашими агентами? Господин Фридрихсон, сговоритесь на этот счет с генералом Праулом. Народу у вас достаточно. С завтрашнего утра ни один номер «Известий» не должен попадать в руки населения.
— Ничего не стоит сделать это, — ответил Праул. — Я буду назначать дежурные группы из рижского полка айзсаргов.
В двенадцатом часу Никур отпустил всех. Он утомился.
«Куда бы теперь съездить?» — раздумывал он, заложив за голову руки и потягиваясь в кресле. Он перебрал в памяти всех своих любовниц.
Ирма Риекстынь — полная шатенка и соломенная вдова… Удивительно, до чего она деловито подходит к самым интимным отношениям… С ней так просто, легко… Каждую мысль по глазам угадывает…
Поэтесса Айна Перле — прелестное улыбчивое создание. Все-то она пронюхает — и кто что делает и кто что думает, а как рассказывает — точно воробушек чирикает. Чувственна, сладка, а иногда чуть-чуть ядовита — настоящий шоколадный змееныш.
Или Гуна Парупе — гордая красивая брюнетка, похожая на цыганскую принцессу… О буря, о пламя, о солнце экватора на берегах Балтики… Вероятно, уже пришла из кафе. Не позвонить ли ей?
Но его опередили. Позвонила актриса Лина Зивтынь.
— Это вы, Альфред? Вы сами? — прощебетала она.
— Да, Линочка, я сам. А откуда вы узнали, что я в министерстве?
— Я ничего не знала. Просто мне захотелось поговорить с вами… Звоню во все концы, где только можно застать вас… потом думаю, дай позвоню в министерство, может быть, дежурный поможет отыскать… И вдруг такая удача — вы здесь…
— Что скажете хорошего, Линочка?
— У меня для вас есть новости, и интересные, но по телефону неудобно. Не зайдете ли ко мне?
— Что, очень соскучились? — улыбнулся Никур.
— Ну да. А вы такой безжалостный, бессердечный, ничуть не лучше других мужчин, — комически жалобно выводил ее голосок. — Ну, когда вы были у меня в последний раз?
— На прошлой неделе.
— И вовсе не на прошлой, а на позапрошлой. Можно умереть с тоски, а вы даже не узнаете.
— Ну, Линочка, не пугайте. Так у вас действительно есть новости?
— Серьезно говорю.
— Хорошо, приду. Буду через десять минут.
— Вы просто прелесть, Альфред.
Никур положил трубку. Лучше бы, конечно, к Гуне Парупе, но и Линой нельзя пренебрегать. К тому же она хочет что-то сообщить.
Он надел пальто и уже направился к двери, как снова зазвонил телефон. Никур без всякого удовольствия взял трубку.
— У телефона Никур.
— Сам Никур? Министр? — переспросил звучный мужской голос.