Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— Неужели в вас нет ни капли честолюбия? Вы дальше своего кафе и конюшен видеть ничего не желаете? Так вот: вас не забудут. Впереди у вас Камера торговли, а может быть — и министерство. Будет же у нас когда-нибудь парламент.

— А это не повредит мне? Вдруг кто-нибудь узнает?

— Знать об этом буду одна я. Ну и еще один человек. Наконец, в чем вас могут обвинить? Ведь вы латыш и будете действовать только из патриотических чувств.

— Это вы правильно. Я латышом родился, латышом и умру, — машинально повторил Зандарт.

— Ну вот. Я тоже латышка. Мы с вами одной крови.

Успокоенный этими доводами, Зандарт, наконец, согласился. А когда Эдит объяснила ему, в чем будут состоять его обязанности, в нем опять пробудились чувства, которые привели его в квартиру Оттилии Скулте.

— Ну, а как же у нас с вами, госпожа Эдит? — жалобно спросил он. — Могу я на что-нибудь надеяться?

— Это будет зависеть от вас, от того, как вы будете работать. Если постараетесь, достанете ценные сведения, не скрою — я буду к вам милостивее.

— И долго придется мне ждать?

— Говорю: все в ваших руках. Темпы зависят от вас.

— Хоть бы какой авансик… — умолял Зандарт.

— Вот ведь какой нетерпеливый! — она засмеялась и, нагнувшись к Зандарту, поцеловала его в щеку. — Ну, и хватит на этот раз!

— Бесчувственная вы женщина, — плакался Зандарт. — Войдите в мое положение.

— Буду помнить о вас, господин Зандарт. А теперь — до свидания.

Эдит ушла. Зандарт уже и сам не знал, как отнестись ко всей этой истории. Не то радоваться надо, не то горевать. Вечером, когда Паулина спросила его про латгальскую трехлетку, он, не обинуясь, ответил:

— Задатка я пока не дал. Лошадь-то с норовом, оказывается. Надо хорошенько присмотреться, а там видно будет.

3

Никогда еще Карл Жубур не жил такой полной, содержательной жизнью. Он странствовал с книжками из квартиры в квартиру, зарабатывая семьдесят, восемьдесят латов в месяц, что при его неприхотливости обеспечивало сравнительно сносное существование. Но это была лишь внешняя, менее важная сторона его жизни. Вторая — незримая, полная опасностей — не приносила материальных выгод, но она доставляла Жубуру глубочайшее моральное удовлетворение. Больше он не стыдился самого себя, не чувствовал себя лишним, бывали даже моменты, когда он испытывал гордость, удачно выполнив какое-нибудь трудное поручение. Теперь он нашел свое место в обществе. «Жить для будущего, отдавать все свои силы борьбе за утверждение правды на всей земле — что может быть благороднее, прекраснее такой судьбы! — думал он, и перед его глазами вставал при этом цельный образ Андрея Силениека. — Вот настоящий человек, вот с кого надо брать пример, если не хочешь прожить бесплодно свой век».

У Силениека вся жизнь заключалась в работе. Каждая его мысль, каждый шаг были устремлены к одной цели. Он и не женился поэтому, думая, что ответственность за судьбу семьи может ослабить сознание ответственности перед партией, а он всегда должен действовать с предельной решительностью и мужеством.

Силениек никогда не думал о себе — ему никогда ничего не требовалось. Месяцами жил он, подобно заключенному, на конспиративной квартире, только по ночам выходя подышать свежим воздухом. О таких вещах, как одежда, еда, сон, он вообще не заботился. Зато когда товарищ попадал в нужду, Силениек отдавал ему последний сантим.

Жубур раз в неделю приходил к нему, информировал о работе организации и получал указания для передачи товарищам. В последний раз Жубур засиделся у него дольше обычного; разговор перешел на разыгрывающиеся во всем мире события.

— Развязка приближается как на крыльях, — сказал Силениек. — Капиталистический мир запутался в противоречиях и, точно загнанный волк, ищет выхода… Он ищет выхода в новой мировой войне. Он мечется то в одну, то в другую сторону, пытаясь нащупать самое уязвимое место, откуда можно начать. Гитлер спешит укрепить свои стратегические позиции, а правители других западных государств из кожи вон лезут, чтобы направить агрессию на восток — в сторону Советского Союза. История с Финляндией — не что иное, как провокация крупного масштаба, затеянная с целью скомпрометировать перед всем миром социалистическую державу и втянуть ее в большую войну. Однако сейчас уже стало ясно, что империалисты просчитались.

— Вот именно, — сказал Жубур. — Об этом свидетельствует истошный вой международных демагогов и провокаторов. Особенно подло ведут себя во всех странах социал-демократы.

— А как же! Чувствуют, что сейчас самый подходящий момент лишний раз доказать свою преданность империалистам. Надеются, что и им перепадет какая-нибудь кость… От усердия они даже не пытаются прикрыться обычными псевдопрогрессивными фразами и с полной откровенностью выражают свою звериную ненависть к Советскому Союзу. Пауль Калнынь [20]проливает слезы над «бедным» Таннером [21]и лапуасскими [22]фашистами — над этими «славными парнями», которые вырезают финками пятиконечные звезды на спинах попавших в плен раненых красноармейцев.