Собрание сочинений. Т. 3. Буря

— В воскресенье его арестовали.

Прамниек ни о чем больше его не спросил. Он стал быстро прохаживаться из угла в угол, не глядя на Жубура. Потом, решив, видимо, взять себя в руки, круто повернулся и сел на прежнее место.

— Ты думаешь, что это Вилде?

Жубур утвердительно кивнул головой.

— Это очень похоже на правду, как сопоставишь все факты. И подумать только… Это верно. — Вилде спрашивал меня про Андрея, и не раз. Он даже спрашивал у меня его адрес — это было вскоре после последнего прихода Андрея. Сказал, что какой-то знакомый Андрея разыскивает его. Я было пошел к нему, но оказалось, что Андрей съехал со старой квартиры.

— Андрей перешел тогда на конспиративную квартиру, — объяснил Жубур. — Его еще в то время разыскивали, и он должен был перейти на нелегальное положение.

— Теперь я вспоминаю, что Вилде и тобой интересовался, — продолжал вспоминать Прамниек. Он даже как-то осунулся за несколько минут. — Все спрашивал, почему ты никогда не заходишь, что ты за человек. Один раз, чуть не на прошлой неделе, позвонил по телефону, сказал, что у него есть для тебя подходящее место. Я тогда еще пожалел, что не знаю твоего адреса.

— Подожди, — перебил его Жубур. — А откуда же он узнал, что я работаю в издательстве? На прошлой неделе в среду я встретился с ним в Задвинье. Дело было вечером, я шел к Андрею. Он так пристал ко мне, что я не знал, как от него и отвязаться. А давеча, во время разговора с его женой, вдруг выясняю, что ей он про эту встречу ничего не сказал, что он в тот вечер должен был присутствовать на каком-то заседании. Все это навело меня на подозрения.

— Подлец! Какой подлец! Это он, Жубур, ясно, что это он. Недаром не лежало у меня к нему сердце. Мерзавец! Вот как он делает свою карьеру. Ну, погоди у меня…

— Постой, Эдгар, не горячись, не то еще натворишь глупостей, — строго остановил его Жубур. — Пока еще ничего не доказано, пока у нас с тобой ничего, кроме предположений, не имеется. Скажем, мы уверены даже, что это он, но нам нужны факты. Нужно фактами доказать, что он служит в охранке. И если ты хочешь, чтобы предатель и виновник ареста Андрея был разоблачен, ты должен помочь мне в этом.

— Сделаю все, что в моих силах! — горячо ответил Прамниек. — Готов, кажется, на все пойти ради этого.

— Во-первых, ты ни при ком виду не подавай, что знаешь что-то про Вилде. Ни в коем случае не выказывай при нем своих чувств, держись с ним вежливо, ровно, — словом, по-прежнему.

— Ох, как это трудно! — покачал головой Прамниек. — Мне не терпится в глаза ему плюнуть, а я должен руку пожимать.

— Мало ли что трудно — дело это слишком серьезнее, придется потерпеть. Так вот, слушай. Я приглашен к ним на ужин. В субботу. Вы с Ольгой, кажется, тоже будете?

— Да, мне Олюк говорила, но после того, что мы узнали…

— Надо пойти, Эдгар. Мы просидим у них весь вечер и постараемся его хорошенько прощупать. Я уже начинаю кое-что придумывать, своего рода западню. Если наши предположения верны, он в нее попадется.

— Как ты все успел предусмотреть?

— Видишь ли, для меня это вопрос жизни. Если мне не удастся уличить его в самые ближайшие дни, произойдет ужасное недоразумение… Правду говоря, оно уже произошло.

— Я понимаю тебя, Карл, — мягко сказал Прамниек. — Обещаю сделать все, что ты находишь нужным. Надо найти предателя. Ах, Андрей, Андрей!..

— Это будет лучшее, что мы можем сделать для Андрея. И для его дела. Для народного дела, Эдгар.

7

В субботу вечером Жубур пошел в театр. Переживания последних дней оставили на его лице заметный след, глаза у него ввалились. Но он не чувствовал усталости. Страстное, нетерпеливое желание вернуть доверие товарищей, доверие партии заставляло его мысль работать с поразительной ясностью, заставляло забывать об отдыхе.

Спектакль окончился в половине одиннадцатого. Это была одна из переводных салонных пьес, которыми дирекция обычно пыталась залатать прорехи в бюджете театра. Чего можно было требовать от постановки, состряпанной в две недели? Большинство актеров не успели еще войти в роль и не в состоянии были произнести двух слов без помощи суфлера; режиссеру только в последний момент пришло в голову, что такой-то персонаж требует иного истолкования. Положение спасала только непритязательность зрителей. Рижскую публику не баловали хорошими постановками, образцов для сравнения у нее не было. Смотрите, что есть, и не обессудьте… А кому не нравится, идите в другое место. А в другом месте было только кино или оперетка, убогое, пошлое искусство ресторанной эстрады; и невзыскательный зритель принимал все, что ему преподносили в виде премьер каждые две недели. И еще спасибо говорил.