Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Он перевел глаза на президента и спросил:

— Господин президент! Вы прекрасно рассказываете о красотах вашего отечества, но не будете ли вы любезны объяснить мне, кого это кормит ваша милая дочь таким оригинальным способом?

Президент Аткин, прерванный на самой вершине экстаза, подошел к перилам и заглянул вниз. Лицо его осветилось доброжелательной улыбкой.

— Ах, это бедняжка Макс! Лола всегда пробует над ним свои шалости.

— А кто этот Макс?

Президент сделал пренебрежительный жест.

— Это бедный молодой человек, жертва политической нетерпимости, принц Максимилиан Лейхтвейс. Он один из немногих оставшихся в живых потомков царствующего дома Ассора, все остальные с потрясающей жестокостью истреблены коммунистическими узурпаторами. Но в нашем демократическом отечестве он нашел убежище и живет спокойно, на небольшую пенсию, ассигнованную ему парламентом.

— По-видимому, очень милый и воспитанный юноша, — заметил вскользь сэр Чарльз.

— Да! Но, к сожалению, у него тут немножко пусто, — президент дотронулся до своего лба, — хотя это и исключает возможность каких бы то ни было реставрационных авантюр с его стороны. Он ухаживает за нашими девушками, очень любит танцы и проводит большую часть времени во второразрядных кабаре. Он в полном и беспрекословном подчинении у Лолы.

В это время принц, поймав конфету, поднял вверх голову, и сэр Чарльз увидел его лицо, одутловатое, с мелкими чертами, с бело-желтыми, как у маленьких детей, волосами. Глаза у него были мутно-синие, с покорным и глуповатым выражением.

— Очень милый юноша, — сказал вторично лорд Орпингтон и поднялся, прощаясь.

Выходя в вестибюль, он сказал своему флаг-лейтенанту:

— Я попрошу вас остаться здесь и переговорить с принцем Лейхтвейсом. Я желаю завтра видеть его на «Беззастенчивом» после наступления темноты. Кроме того, передайте ему вот эти кредитки. Бедный мальчик нуждается. Но… чтоб об этом ни одна душа не знала!

Глава восьмая МИЗИНЕЦ ШЕХЕРАЗАДЫ

Загорелая рыбачка-ночь подкралась нежно и осторожно и мягко набросила на столицу республики, беспечно купавшуюся в закатной прозелени, синюю шелковую сеть.

Ветви деревьев, зашелестев, стряхнули с темной листвы тяжесть дневного жара и зашуршали приветом свежему бризу, идущему с моря.

Тесные, наклонные к набережной улицы заблестели радугами и пыланиями ночных огней, прошумели, как ливнем, человеческим говором, пролились струнным потоком и трепетом песен.

В эти часы, между вечером и ночью, часы, полнокровно налитые свежестью, медовыми вздохами магнолий и роз, песнями и любовью, население республики покидало стены домов и веселилось в тени аллей, на эспланаде набережной и в маленьких кабачках, открытые веранды которых дышали соблазнительными теплыми парами жарящейся баранины и кисловатого молодого вина.

В этот час многие граждане видели, как по улице Разумной Свободы шел, направляясь к парадной пристани, невысокий человек, плотно закутанный в шелестящий черный плащ. Каскетка с широким козырьком срезала верх его лица непроницаемой для взгляда тенью и, помимо тени, на скулах плотно лежала черная полумаска.

Но в таком костюме не было ничего необыкновенного, — каждый день юные и дерзкие, чья кровь билась в гармонии с хмельными артериями ночи, пробирались в темноте в таких точно нарядах в сады и парки, где ждали их прозрачные женские тени.

До этих приключений никому решительно не было дела. И ни одному из видевших незнакомца не пришло в голову проследить его путь, ибо одним из основных законов республики было прекрасное правило: не мешай другим в том, в чем ты сам не хотел бы помехи от них.

Официальные же стражи республики, стоявшие на перекрестках во всем блеске своей начищенной формы, также мало были заинтересованы путем маскированного соотечественника, так как общее довольство граждан, обеспеченное исключительным законом о бунтовщиках, предотвращало возможность политических заговоров.

Человек в шелестящем плаще спокойно спустился на набережную, прошел ее теневой стороной мимо парадной пристани, дошел до таможенных пакгаузов и, оглянувшись по сторонам, быстро нырнул в пролом забора.

По ту сторону пролома он почти пробежал между грудами старых ящиков, от которых пахло солью, смолой и апельсинами, и остановился на краю обрывающихся в море известняковых плит.

На воркующей черной воде, привязанная к кольцу, колыхалась белая шлюпка, и в ней нахохленными птицами сидели матросы.

Незнакомец свистнул. Головы на шлюпке поднялись, и соленый голос спросил:

— Кто?

— Друг Наутилии, — отозвался маскированный вполголоса, оглядываясь.

— Садитесь скорее. Время не ждет.

Плащ взметнул в воздухе черными крыльями, и руки матросов подхватили спрыгнувшего. Весла окатили ночь вспененными брызгами, и шлюпка растворилась в голубом котле залива.

Несомненно, что стражи республики сделали в эту ночь большой промах. До сих пор ни один влюбленный не отправлялся на свидание на шестивесельной военной шлюпке в открытое море. Простодушные и любящие жизнь жители столицы предпочитали для любовных похождений свою прочную и плодородную землю.