Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"

   — Пусть это не смущает вас, — сказал нам Аркадий Николаевич, когда мы признались ему в нашем разочаровании. — Это произошло потому, что вы перегрузили текст. Тогда после показанного спектакля “Отелло” я бранил вас за то, что вы выплевывали слова роли, точно ненужную шелуху4. Сегодня же, напротив, вы излишне тяжелили текст, перегружая его слишком сложным и детальным подтекстом.

   Когда слово содержательно и внутренне насыщенно, оно становится увесистым и произносится медленно. Это происходит в тех случаях, когда актер начинает дорожить текстом, чтобы пропускать через него наибольшее количество внутренних ощущений, чувств, мыслей, зрительных видений, словом, весь созданный внутри подтекст.

   Пустое слово сыплется, как горох из решета, — насыщенное слово поворачивается медленно, точно шар, наполненный ртутью.

   Но, повторяю, пусть это не смущает вас, а, напротив, радует, — ободрил он нас тут же. — Самое трудное в нашем деле — создать содержательный подтекст. Вам это удалось в большей мере, чем надо. Поэтому и создалась перегрузка, но от времени и вживания внутренняя сущность текста осядет, утрамбуется, откристаллизуется, сделается компактнее и, не теряя насыщенности, будет передаваться легко, без лишней задержки.

.. .. .. .. .. 19 . . г.

   Неожиданная встреча!

   Сегодня я случайно зашел в кофейню Филиппова и застал там Шустова и Александра Павловича Снежинского. Они сидели за маленьким столом и с увлечением о чем-то говорили. Горничная и сам метрдотель, который еще недавно выпроваживал отсюда милого чудака в ермолке, теперь суетились и окружали его трогательным вниманием.

   Это потому, что Александр Павлович был трезв, а в таком состоянии его нельзя не любить; он бесконечно обаятелен.

   Я подсел к его столику и слушал, что он говорил.

   — Вы сказали: и_н_о_г_д_а. Почему же иногда? — спрашивал Александр Павлович Шустова.

   — Потому, — отвечал тот, — что до сих пор мы всегда имели дело с бессловесными этюдами, вроде топки камина, сжигания денег и проч. В них мы лишь и_н_о_г_д_а прибегали к помощи речи, когда нам необходимо было говорить, когда к этому сама собой являлась потребность. В остальное время мы начинали с з_а_д_а_ч_и, то есть с хотения и воли, которые зарождались тоже интуитивно, почти или совсем бессознательно, или, наконец, их просто заказывал нам сам Торцов.

   Сегодня же впервые мы имели дело с готовым текстом. Я, конечно, не считаю показного спектакля “Отелло”. Это было дилетантство, о котором нельзя серьезно говорить.

   В довершение всего Аркадий Николаевич потребовал от нас сегодня, чтобы мы начинали не с х_о_т_е_н_и_я и в_о_л_и, как раньше, а с анализа текста умом. Он должен в первую очередь расшифровать п_р_о_т_о_к_о_л_ь_н_ы_е м_ы_с_л_и поэта, угадать ч_у_в_с_т_в_о-м_ы_с_л_ь, или подтекст произведения.

   — Вот что!!! — поддакивал Снежинский с очаровательной улыбкой, которая поощряла к дальнейшей откровенности.

   — Но... — искренне каялся Шустов, — беда в том, что мы не привыкли к чужим словам; мы болтаем их зря. Аркадию Николаевичу приходится объяснять нам внутреннее значение самых простых мыслей. Сам не знаю, почему я так глупею на сцене! Я перестаю понимать, что с_т_о_л это значит с_т_о_л: п_о_т_о_л_о_к — п_о_т_о_л_о_к, что д_в_а_ж_д_ы д_в_а — ч_е_т_ы_р_е. Мне становится стыдно, когда он начинает объяснять мне это. Почему же я сам этого не понимаю?!

   — Ну, конечно, конечно!.. — приговаривал с милой улыбкой Снежинский. — Интересно, как он объясняет вам значение самых простых слов? — расспрашивал дальше Александр Павлович.

   — Конечно, он объясняет нам не в буквальном смысле, что стол есть стол и потолок — потолок, — пояснил Шустов. — Но он старается заставить нас почувствовать, для чего употребляется слово.

   — Как же он этого добивается? — допрашивал Александр Павлович.

   — Как всегда, с помощью предлагаемых обстоятельств, магического “если б”, оживляющих мертвые слова, протокольные мысли и превращающих их в чувство-мысль.

   — Ах, вот что!— поддакивал Снежинский. — Для этого, конечно, становится необходимым т_в_о_р_ч_е_с_к_о_е с_а_м_о_ч_у_в_с_т_в_и_е.

   — А для творческого самочувствия потребовались: круг внимания, чувство правды, аффективная память, объекты, общение и проч. и проч.

   — Наконец, создался подтекст, — объяснял я.

   — А из подтекста само собой родилось х_о_т_е_н_и_е, з_а_д_а_ч_а, то есть вслед за умом вступила в работу и в_о_л_я. Явилось ч_у_в_с_т_в_о-з_а_д_а_ч_а, — перебил меня Шустов.

   — Ну, конечно!.. — поддакивал Снежинский. — В свою очередь чувство-задача вызвало естественным путем и самое действие, — заключил Александр Павлович.

   — Словом, ч_у_в_с_т_в_о-у_м привлекает к творческой работе ч_у_в_с_т_в_о-в_о_л_ю! — резюмировал Шустов.

   — Триумвират заработал, создалось переживание, — добавил я.

   — И нам сделалось уютно, приятно и удобно на сцене, — констатировал Шустов.

   — Удивительно, как все отдельные части “системы” и внутренней техники сцепляются между собой. Одно не может жить и существовать без другого! — удивился я.

   — Ну, конечно! Еще бы!— подтвердил с удовольствием Снежинский, восхищаясь мудростью природы артиста.