Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер

Изольда любила старого графа более глубокой и сознательной любовью. Душа ее способна была только на большие чувства; не располагая достаточным жизненным опытом, чтобы постичь все легкомыслие своего деда, она слепо ему верила. Каждое его слово, каждое высказанное им мнение она принимала за истину и, стремясь примирить противоречия, которые смутно в них ощущала, держалась середины между пылким либерализмом и инстинктивным почтением к светским приличиям. Однако ей случалось произносить по поводу этих светских правил и весьма смелые речи, которые граф вынужден был выслушивать снисходительно: спорить с ними было ему не к лицу; и тогда, чтобы выйти из положения, он говорил внучке, что ум ее еще недостаточно искушен, а потому и недостаточно гибок в своих выводах, но что он не станет опровергать их, не желая раньше времени стеснять ее благородные порывы. Бедной Изольде волей-неволей приходилось довольствоваться подобным ответом; и, предоставленная сама себе, она о многом мечтала, не зная, удастся ли ей когда-нибудь осуществить эти мечты.

ГЛАВА XXIV

Пьер Гюгенен нашел своих благородных хозяев в парке. Сидя в плетеном кресле, в тени любимой своей липы за скромным завтраком, граф просматривал газеты, в то время как его внучка длинным позолоченным ножом разрезала полученную с последней почтой политическую брошюру. Любимая собака графа лежала у его ног. Старый слуга неслышно ходил взад и вперед, готовый предупредить малейшее их желание. Изольда, не отводя глаз, пристально смотрела на Пьера, приближавшегося к ним по аллее. Она показалась ему смущенной, почти испуганной. Он же в каком-то восторженном состоянии чувствовал себя словно обновленным неведомой силой, бодрым и уверенным.

— Подойдите, подойдите-ка поближе, любезный мой мастер Пьер! — воскликнул граф, откладывая газету и снимая очки. — Искренно рад вас видеть, и позвольте поблагодарить вас, что вы откликнулись на мое приглашение. Садитесь, пожалуйста. — И он указал ему на плетеный садовый стул слева от себя. Изольда сидела от деда справа.

— Вам угодно что-то приказать мне? — спросил Пьер, не решаясь сесть.

— О каких приказаниях может идти у нас с вами речь! — ответил граф. — Таким, как вы, не приказывают. Мы уже, слава богу, отказались от всех этих устаревших форм обращения между хозяином и работником. Да и, собственно, разве вы не хозяин себе, не мастер в своем искусстве?

— Мое искусство не более как ремесло, — отвечал Пьер, не чувствуя особой охоты к излияниям.

— Вы мастер во всем, за что беретесь, — продолжал граф, — и если вы чувствуете в себе желание добиться чего-то большего…

— Нет, у меня нет такого желания, господин граф, — спокойно и уверенно прервал его Пьер.

— И все же давайте-ка потолкуем с вами, мой милый юноша, сядьте здесь, подле меня, отбросьте свою гордость и всякое недоверие и поговорите по душам со старым человеком, который дружески просит вас об этом.

Побежденный доброжелательностью, которой проникнуты были слова графа, а может быть, и под влиянием печального и тревожного взгляда мадемуазель де Вильпрё, Пьер послушно сел на указанное ему место напротив нее. Он полагал, что она тотчас же встанет и уйдет, как это обычно бывало во время его бесед с графом. Однако на этот раз она не ушла и даже не отодвинула своего стула от узенького столика, разделявшего их; ее лицо было теперь совсем близко от лица молодого подмастерья, а колени их почти соприкасались. Страшась дотронуться до нее, Пьер не смел придвинуть свой стул ближе к столу. Он чувствовал себя спокойно, вполне владел собой, и все же ему казалось, что, коснись он ее платья, земля тотчас же разверзнется под ним и тот волшебный сон начнется сызнова.

— Пьер, — продолжал граф отеческим, но властным тоном, — будьте со мной откровенны. Сегодня утром внучка встретила вас здесь, в парке, — вы были чем-то удручены, подавлены, вне себя. Она подошла, стала расспрашивать вас — и правильно поступила. Она предложила вам от моего имени помощь, обещала мою дружбу и поддержку, как это сделал бы я сам. Вы отказались с гордостью, которая внушает мне еще большее уважение к вам и вызывает желание вам помочь. Несмотря на ваш отказ, я считаю это своим долгом. Смотрите, Пьер, не будьте несправедливым! Я ведь наизусть знаю все, что мог наговорить вам такой старый республиканец, как ваш отец, чтобы настроить вас против меня. Я чрезвычайно уважаю вашего батюшку и не намерен опровергать его ошибочные представления; но между ним и мной есть разница — он человек прошлого, в то время как я хоть и старше его, тем не менее человек сегодняшнего дня и, смею думать, понимаю лучше, чем он, что значит равенство, и лучше, чем вы, — что значит братство, вынужден я буду заявить, если вы и теперь откажетесь довериться мне и рассказать, что с вами приключилось.