СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ т. I

3

Здорово же вы, гражданин Гуров, захавались за полвека, что хер за мясо не считаете, как говорят шакалы-урки, и вот даже за борщом ни крошки хлеба в рот не взяли. Понимаю: лишний вес, атеросклероз, запоры, запоры, запоры… А ведь зимою 1929 года шли вы по нашей завалившейся в теплые сугробы деревне, по нашей Одинке, шли по нашему белому покою в бурочках, в полушубочке, перепоясанный ремешками, в буденовке, пошитой специально по вашей головке, в крагах собачьих, и держали вы над собой красный транспарант: «Кулаку – позор! Хлеб – Родине!»… И было вам двенадцать лет, гражданин Гуров. Не перебивайте, некорректно перебивать человека, дающего показания и желающего расколоться до самой предстательной железы… И было вам двенадцать лет, и шел за вами ваш пионерский отряд «Красные дьяволята». Пели вы, кажется, «Варшавянку», а возможно, сам «Интернационал». К песням этим у меня стойкая и непрекращающаяся аллергия. Поэтому точно не помню, какую именно песню вы пели. Не буду тужиться и вспоминать. К чертовой матери эти песни! Бывало, я перед всякими пленумами, собраниями и сьездами принимал наркотики, жрал валерьянку, чтобы поспокойнее переносить пение партийного гимна, самой, пожалуй, дьявольски хитрой песенки на белом свете… И шел за вами отряд, а мы, пацанва, отогревали губами да носами полыньюшки в окошках и кричали батькам и мамкам: «Красные дьяволята идут!» Ну, что, гражданин Гуров, будете продолжать вертухаться? В несознанку глухую решили уйти? Это были не вы и – точка? Вы в тот момент учились в сто тридцать первой школе города Брянска. Шел урок истории, вы получили «отлично» за рассказ о садистских штучках помещицы Салтычихи и что-то оттараторили насчет пролетарского гуманизма, гуманизма нового типа? Не так ли? .. Наглая ман-да-вош-ка! Ты отрекаешься от своего пионерского детства, блядь худая? Убью-у-у, сучара! .. Пардон… Пардон… А за вами, значит, за сынками революции, шли ваши папеньки: «Особый, отдельный чекистский отряд». Иными словами, отряд бешеный, отряд карательный. Наша деревня, недаром, наверно, она и названа была Одинкой, не пошла в колхоз. Отказалась. И отнесли ходоки письмо Сталину. В письме изложены были нехитрые мужицкие резоны, вопль в нем был предсмертный земледельца о спасении и общая угроза скорей издохнуть, чем вступить в колхоз, поскольку это еще бессмысленней, чем смерть. Верховодил мой батя, царство ему небесное. Он и мысли излагал, и записывал, и обсуждение вел, и ходоков возглавлял. В приемной ЦК письма у них взяли, потом дали поджопника, велели канать обратно и ждать ответа. Меж тем весь наш уезд уже заколхозили. Отец прогноз верный дал, Мужики матерые, кормильцы России, по этапу пошли, те, кого не шпокнули, конечно, а в деревнях вшивота осталась, самогонная тварь, юродивые, калеки да старики. Одинка же наша заявила руководству и посыльным евонным, что пока не придет ответ от Сталина, пусть лучше никто сюда не суется. Оборону держать будем, хоть Первую Конную присылайте с самим Буденным, нам на это насрать, подохнем с последним патроном все, как один. Вот как дела обстояли, гражданин Гуров, ежели вы их слегка подзабыли или постарались забыть… Только спокойней! Спо-койней! Чекистским отрядом командовал сам комбриг Понятьев. Вы тоже Понятьев… Ах, я шью вам дело, причем белыми нитками? Взгляните, пожалуйста, на выписку из ЗАГСа. Отвечаю погонами, это – не туфта… Вы взяли в 1939 году фамилию жены… Ну, наконец-то! Наконец-то отвисла ваша челюсть и покраснели вы, как в детстве, и заработали ваши невозмутимые ранее надпочечники, и вдарил адреналинчик в изощренный, в тщательно замаскированный ваш головной мозг! Птичка вы моя канаду, которая поет и серет на ходу, посидите, пошевелите полушариями, я ведь чую, какая сейчас в них запеклась каша, но не вздумайте брякнуться в инсульт. Такого подвоха я не переживу, ибо говорить мне, с удовольствием, повторяю еще раз, не с кем больше, кроме вас во всей Вселенной, включая Дьявола и самого господа Бога! Ясно, гражданин Понятьев, он же Гуров? Я пошел в сортир.

4