Родители думали найти в сыне, после военной службы и столичной жизни, веселого молодого человека, а между тем увидели совсем противоположное. Никандр постоянно искал уединения, занимался чтением Священного Писания, постился и молился. Родители, видя в нем такую перемену, запретили ему свидание с преосвященным Тихоном и схимонахом Митрофаном и держали его постоянно под надзором, чтобы он тайно не ушел в монастырь. Два года Никандр был под надзором, но мог вести переписку с Святителем. Когда же это было открыто, к его комнате был приставлен караул. В таком стесненном положении Никандр решился уйти из дому. Воспользовавшись отсутствием родителей, в одну темную ночь он спустился из окна своей комнаты и, пробравшись садом к реке Дону, сел в лодку и поплыл. Ночь была темная, река в этом месте широкая, а надобно было плыть двенадцать верст по реке. Долго Никандр плыл, не видя берега, наконец, увидал его и, выйдя на берег, встретил здесь преосвященного Тихона и схимонаха Митрофана. «Я чувствовал, — говорил Святитель Никандру, — что вы ныне оставите дом родителей и вышел встретить вас, дерзайте и не бойтесь. Хотя со стороны ваших родителей и будут поиски, но вы останетесь в ограде Христовой». Никандра отвели в келию о. Митрофана и скрыли там в пещере, выкопанной руками Митрофана, о которой никто не знал, кроме Тихона. На другой день в сильном гневе приезжает в монастырь отец Никандра. С позволения игумена он осмотрел все келии, кроме святительской и, не найдя сына, отправился с жалобой к губернатору и епархиальному архиерею. Но преосвященный Тихон III, управлявший тогда воронежской епархией, представил ему между прочим, что для мирской жизни у него осталось два сына, пусть же третий послужит Отцу небесному, — и этим успокоил его. Никандр отдан был под руководство о. Митрофану, и действительно навсегда остался в монастыре, проходя все возлагаемые на него послушания. [65]
По общей участи всех истинных последователи Христовых, святитель Тихон, по собственным его словам, был «хулим, поносим, укоряем, ругаем». Несмотря на всю искренность и чистоту его действий, неблагонамеренные люди находили поводы соблазняться его жизнью, в самых лучших и благих его начинаниях, в самых искренних и чистых его действиях старались отыскивать стороны достойные порицания. Подвергали пересудам его выезды из монастыря, его подвиги благотворения, а особенно — частое посещение темницы. Так, настоятель монастыря, осуждая образ жизни Святителя, нередко на стороне говорил про Тихона, что «он живет у него хуже всякого монаха». Делали Святителю неприятности и монахи, немало приходилось терпеть и от монастырских служителей, которые, случалось, нередко смеялись ему вслед и бранили его. С кротостью и терпением переносил Святитель все подобные оскорбления, воздавая добром за зло. Чтобы вразумить настоятеля и заградить его уста, он, бывало, пошлет к нему келейника с каким-нибудь приношением. «Возьми сахару голову, или виноградного вина бочонок (или иного чего-нибудь), — прикажет он келейнику, когда узнает, что настоятель порицал его, — и снеси архимандриту, у него может быть нет этого».
Слыша насмешки и брань со стороны монахов и монастырских служителей, Святитель показывал вид, что он не видит и не слышит ничего, а между тем внутренне размышлял: «Видно так Богу угодно, что и служители смеются надо мной; да я же и достоин этого за грехи мои и еще мало мне этого». Иногда прибавлял: «Ну долго ли мне обидеть их, да не только их, но и начальнику я скоро бы отомстил, но я не хочу этого! Прощение лучше мщения». Чтобы образумить своих оскорбителей, он оказывал им дела милосердия и любви. Если досаждавшие ему монахи делались больными, он всякий день раза по два, по три, посещал их, утешал своими беседами и снабжал питием и пищей. А служителям, оскорблявшим его, помогал хлебом, деньгами, не оставлял их и в чем-либо другом. Побеждаемые такой любовью, многие из его оскорбителей приходили в раскаяние, признавались перед ним в своей виновности и просили у него прощения. Нельзя изобразить радости, с какой он их принимал. Он обнимал их с радостными слезами, целовал, угощал их чаем, водкой и своим столом, и таким образом обращал их из своих врагов в друзей.