"Кто такая? Кому бы это быть? - и перебирал в медленной памяти всех родственников. - Не иначе, как это - Вера Ходанская, - она".
Так он раздумывал и поглядывал по сторонам, покуда за горкой не показался большой репьевский сад и вдалеке играющая, как чешуя под солнцем, Волга.
2
На террасе, обращенной к саду и к прудам и тенистой от зарослей сирени, сидели на креслицах брат и сестра - старшие Репьевы.
Ольга Леонтьевна, в кружевной наколке и в круглых очках, поджав губы, вышивала шерстью дорожку для чайного стола, а Петр Леонтьевич, одетый, как всегда, в черную безрукавку, помалкивал, прнщуря один глаз, другим же лукаво поглядывал на сестрицу и топал носком сапога, голенище которого из моржовой кожи любил он, бывало, подтянуть, говоря: "Ведь вот, двадцать лет ношу, и нет износа". На голове у него была надета бархатная скуфейка. Ветерок веял на седую его бороду, на белые рукава рубахи.
- Не понимаю, - сказала Ольга Леонтьевна, - чем это все кончится?
- А что, Оленька?
Ольга Леонтьевна взглянула поверх очков:
- Прекрасно знаешь, о чем я думаю.
- О Верочке? Да, да. Я тоже о Верочке думаю. - Петр Леонтьевич, опершись о кресло, привстал и сел удобнее. - Да, да, это вопрос серьезный.
- Перестань стучать ногой, - сказала ему Ольга Леонтьевна.
Брат стукнул еще раза три и сощурил оба глаза.
- Сереже, по-моему, надо бы на время уехать, - сказал он и подтянул голенище.
- Ах, Петр, и без тебя давно это знаю... Но дело гораздо, гораздо сложнее, чем ты думаешь... Помяни мое слово...
- Вот как?
- Да нет же, нет, как тебе не стыдно, Петр... Но - гораздо, гораздо сложнее, чем это кажется...
Брат и сестра замолкли. Пели птицы в саду. Шелестели листья... Старичкам было тепло, покойно сидеть на балконе. Издалека доносился звон колокольчика.
- Чей бы это мог быть колокольчик? - спросил Петр Леонтьевич.
Ольга Леонтьевна сняла очки, вслушалась:
- Налымовский колокольчик. Неужели Мишука? Какой его ветер занес?
Мишука, взойдя со стороны сада на балкон, подошел к ручке Ольги Леонтьевны и поцеловался с Петром Леонтьевичем, подумав при этом: "Целуется старый, а именье протряс, - либерал".
Мишука сел, снял фуражку, вытер платком лицо и череп. Петр Леонтьевич, улыбаясь, потрепал его по коленке. Ольга Леонтьевна, продолжая вышивать, сказала не совсем одобрительно:
- Давненько, Мишенька, не был.
- Занят, - земские выборы.
- Ну, что, - она мельком взглянула на брата, - 1 мужичков, видно, опять прокатили?
- Да, мужиков мы прокатили, - Мишука хмуро отвернулся к саду, - не то теперь время, крамольные времена пошли...
- Давно я хочу тебя побранить, - после молчания заговорила опять Ольга Леонтьевна, - недостойно, Мишенька, дворянину выкидывать такие штуки, какие ты выкидываешь.
- Какие штуки?
- А вот, как недавно: зазвал в Симбирске какого-то купчика в гостиницу, напоил, обыграл и выбросил его из номера, да еще - головой его сквозь дверь, и дверь сломал.
- А! Это когда я этого, как его, - Ваську Севрюгина...
- Ах, батюшки, что же из того, что Ваську Севрюгина... а того три дня в чувство приводили... Гадко, Мишенька, недостойно...
- Севрюгин под утро в уборную пошел, - сказал Мишука, - в коридоре увидел лакея без фрака, - тот окошко моет... "Как, - говорит он ему, - ты смеешь при мне без фрака!" И принялся его колотить. А лакей - Евдоким - у моего еще отца в казачках был, всех нас помнит, - почтенный. Севрюгин вернулся из уборной в мой номер и рассказывает, как он бил Евдокима... "Понимаете, говорит, я суконный фабрикант". А я ему говорю: "Ты - хам, тебя на ситцевого переворочу..." Он обиделся, я его толкнул и - угодил в дверь... Только и всего.
Мишука после столь длинной речи долго вытирался платком, а Ольга Леонтьевна, опустив вязанье, не выдержала - засмеялась, покрылась морщинками, вся тряслась - по-старушечьи.
Из сада на балкон вбежала Вера, за ней - Сергей, прыгавший через три ступеньки, позади шел Никита, улыбавшийся застенчиво и добро. Вера протянула Мишуке обе руки, весело взглянула на него серыми быстрыми глазами:
- Познакомимся, дядя Миша. Помните, как вы меня катали на качелях?
- Да, да, вспоминаю, кажется, - Мишука поднялся с трудом, - ну, как же, - Верочка... Да, да, качал; вспоминаю совершенно теперь...
Он нагнул к плечу голову. Его медвежьи глазки округлились. Вера взглянула в них и вдруг покраснела. Лицо ее стало милым и растерянным. Но так было только с минуту, она приподняла платье и присела важно:
- Поздравьте, - завтра мне девятнадцать лет... Петр Леонтьевич, глядевший с радостной улыбкой на Веру, засмеялся, толкнул локтем сестру. Никита приложил ладонь к уху:
- А? Что она сказала?
- Сказала, что завтра я старая дева. По этому случаю у нас - гости, будем кататься на лодках...
- Да, да, конечно, будем кататься на лодках, - подтвердил Никита и закивал головой.