Надо было спешить к дому, который чернел издали черной одинокой коробкой наверху под деревьями, чтобы записать поскорей.
ГЛАВА 6
Сегодня день у меня был свободный, еженедельный полувыходной, можно сказать. В нашем институте, как всегда, пересиживали день, но проверки и контроля не ожидалось, это наверняка. Карл Аркадьевич сидел на даче – творческий Четверг, с пивом и сауной, естественно. Поэтому весь коллектив занимался самыми разнообразными делами, тоже личный день себе устраивали. Так что работали мы только вторник и среду. В понедельник раскачивались, пятница – скользящая. Как платили, так мы и работали. И считалось: н о р м а л ь н о. Как и все.
Сегодня я собрался в деревню Горки к своему Олегу Евграфовичу, вернее, к нашему Евграфычу. Позвонил Беллочке, как уговорились.
– Едем к Евграфычу?
– Едем. Встречаемся, где всегда.
На улице – пронзительный ветер, предзимье называется. Прохожие не смотрят друг на друга, от ветра закрываются. Глянул случайно, обгоняет, независимая, от ветра не прячется, в демисезонном красном, в высоких сапогах. Идут ей высокие сапоги и короткая юбка, мода как нарочно придумана. Лицо плавное и высокое. Глаза неторопливые. Остановились на мне. Я и не знал, что такая рядом живет. «Наташа!» – кто-то окликнул. Тоже Наташа. Не про меня.
Встречались мы с Беллочкой внизу – на станции метро Новослободская, у тупой стенки. Пришел, как всегда опоздала. Черно-кудрявая, брови как нарисованные. Не идет навстречу. Начал телепатировать. Не откликается. Ну, думаю, уже едет, народ в вагоне приему мешает. Я уж на середину станции вышел, нет и нет.
Здравствуйте, пожалуйста. Всегда опаздываю, такая у меня привычка. От мамы. Только она никогда не признается. Бегу, шарф волочится почти, сапогами наступаю, не подкрасилась даже. Смотрю, он уже уходить собирается.
– Ты куда без меня?
Обрадовался, вижу.
– Думал, не придешь, и на мысли не отвечаешь. Кстати, вчера вечером в двадцать пятнадцать что ты такое нехорошее подумала?
Я даже покраснела.
– В двадцать пятнадцать? Новости передают… Сардельки ела, брызгают, мерзавцы.
– Ты сардельки ела, а я совсем другое уловил.
– Хулиган ты, Фима.
Очень мы близко. Притерлись. Есть и третий. Вот, наверно, забавно со стороны, когда втроем. Одно говорим, на другое отвечаем – просто сумасшедший дом. Одна беда, при такой близости. Гена жениться хочет, а этот без конца неприличные сигналы посылает. И тому и другому не раз объясняла: да не мужчины вы для меня – слишком умны. Подружки. Ну, пока не лесбиянка, не дождетесь.
Мы уже катили в автобусе по Дмитровскому шоссе. Всюду белые новостройки – длинные в пол – остановки. Смотреть и то соскучилась. Тут я задремала…
Сегодня Олег Евграфович решил прочитать своим гостям новую страничку из «Бесов», утром доработал. Достал с полки толстую картонную папку ДЕЛО, прочел надпись красным фломастером «Достоевский – Песков, Бесы – поэма, 1958 и – (прочерк)», с удовольствием развязал аккуратно завязанные тесемки – с обеих сторон и спереди, пробежал последний листок в пачке, написанный разборчивым почерком – каждая буквочка отдельно – беловик.
…Черт побери, давно так удачно не получалось! «И чувствуя себя в ударе…» Молодец, Олег Евграфович! Подвигается дело жизни. Он и бороду отращивать стал, такая же клочковатая, и взгляд в зеркале из-под насупленных бровей – похож, похож. Имена – отчества тоже – в обоих буква эФ, разве не примечательно? Интересно, что на сей раз Сергей скажет? И как ему не надоест сочинять свои короткие афоризмы: «забыл, что помню я об этом – и закурил». Удача – «и закурил». Несомненно, редкая удача. Просто находка. «Забыл, что помню я об этом» – это может любой сказать. А вот так закончить «и закурил» – мастером надо быть, тонкачом. Освободился от всей этой тяготы, можно сказать, «и закурил». Прочту, обязательно прочту. И еще это. Не приедет – письмо напишу.
– Ну как ваши «Бесы» поживают? – первым делом спросил я хозяина.
– Ко второй части подбираюсь, – усмехнулся он.
– Уже ко второй? – поразилась моя спутница. Порозовела вся, совсем девушкой выглядит, в кудряшках. Да он, верно, уже и влюблен. Влюбчивый человек, давно его знаю. Потом будет мне писать, как жить учить.
– Это там, где про Великого Инквизитора?
Зыркнул на нее глазами и не ей – себе буркнул:
– Это из «братьев».
Белла даже покраснела – ушками, маленькими хорошенькими ушками, стыдно стало – золотые сережки и то почувствовали себя дешевой бижутерией. Действительно, стыдно забывать Федора Михайловича, ведь мы все, как на фундаменте, на нем покоимся, наше поколение.
– Забыл, что помнил я об этом, – примирительно пробурчал Евграфыч.
– И закурил! – подхватила она.
«Все-таки будет сегодня читать свою поэму» – подумал я, не знаю с каким чувством.