Высокая студия почти на чердаке. Косая наклонная стена, в которой высоко проделано длинное мансардное окно. На потолке сверкают две белые трубки – лампы дневного света. Слева от окна – кафедра с советским колосящимся гербом, унесенная, видимо, снизу из зала. Перед трибуной в беспорядке расставлены студийные складные доски и стулья. Для полного сходства с художественной студией не хватало только античных гипсов. Да вот и они – на полу в углу: ступня и бородатая голова.
Когда мы вошли, здесь уже сидели двое и рисовали на листах ватмана, увлеченно и размашисто, причем, странное дело, на белом поле не оставалось и следа рисунка. Я обратил внимание, что водили они карандашами, в воздухе, не касаясь бумаги.
– Упражнение, – объяснил Вэвэ, подойдя сбоку. – Таким рисовальщиком, как Врубель, сразу все равно стать невозможно, но упражнения перед гипнозом очень актуальны.
– А почему не углем по бумаге?
– Чтобы не разочаровываться. Увидит, что набросок плохо вышел, не поверит, что хорошо нарисует. Не поверит – внушение не подействует. Вера движет горами, – с улыбкой пояснил он.
– Ну, для меня вы не Бог, – усмехнулся я.
– В себя надо верить, Ефим…
– Можно без отчества.
– Прежде всего в себя.
– Ефим у нас неверующий, но добрый. Потому что пьющий, – сказала Белла, снимая пальто.
Тот покосился.
– Сюда на стул положите. И вы можете сюда же.
Я посмотрел на профессора сбоку (такой современный, темноволосый, плотный, в синей водолазке) и решил его не разочаровывать во мне.
– Не один вы на свете. Встретил я недавно молодого человека из похожей группы.
– Да? – посмотрел внимательной птицей.
– Рассказал про свое ментальное путешествие, если не соврал. Похоже, девушка их в транс вводит. Или что-то выпить дает в кофе. Я не понял.
– Интересно, интересно, – птица наклонила головку и собиралась клюнуть червя.
– Обещал познакомить с ней.
– Не звонит.
– А вы сами позвоните. Или мне телефончик дайте, – раз! – склюнула червяка.
Решил поиграть, почему, не знаю, и сказал:
– С собой нет, да я завтра же позвоню, если вы…
Незаинтересованный вид. – Просто любопытно.
«Ах, думаю, ты тоже играть любишь. Учтем, учтем».
Мы сели несколько позади на стулья рядом. Разложили приготовленные альбомы: все-таки интересно, получится ли из кого-нибудь хотя бы Соколов-Скаля (был такой)? Впереди меня сидел стриженый с оттопыренными красными ушами. Он водил карандашом в воздухе нервно и быстро, будто рисуя какой-то капризный облик. И не оборачивался, хотя мы говорили довольно громко. Неужели нам придется совершать наше ментальное путешествие вместе с этими красными ушами?
– Сначала я вас всех заряжу творческой энергией.
– Как это будет?
– Вы почувствуете.
– А дальше?
– Дальше вы станете великими, не усмехайтесь, кем захотите, тем и будете.
– Рембрандтом, – почти утвердительно произнесла Беллочка.
– Не имеет значения. Боевая пятерка.
Подняла брови.
– Имя, говорю, не имеет значения.
– Может быть, будет возможность познакомиться с другими великими.
– Такими же, как мы, – догадался я. – А план-максимум?
– Есть и план-максимум. Когда нас будет много, достаточно много, ведь группы действия возникают повсюду, мы вот что сделаем. Тайны здесь нет.
– А все-таки? – сказала Беллочка.
– Добро не прячется по темным углам. Мы встретимся с нашими исконными противниками. Мы сразимся в Армагеддоне.
– Вы это серьезно говорите? – спросила Беллочка.
– Вполне.
– Армагеддон – это в Библии, место за Иерусалимом, на котором происходят сражения духов. Говорят, до сих пор ночами там слышен лязг мечей и звон доспехов, крики ярости и стоны умирающих, – тревожно блестя глазами, сказала она.
– Нас же всех раскромсают на кусочки, – заметил я полусерьезно.
– Это духовные битвы. Самое большое, что нам грозит, потерять свое «Я», – вполне серьезно ответил Вэвэ. – Но и это нам не грозит, мы явимся, как духи умиротворения.
– Покончить с общим раздором? Глобально, – сказал Ефим.
– Ну, сначала надо научиться выходить в астрал и там лиловеть.
– Что делать? – Белла смотрела большими глазами.
– Делаться лиловыми.
– Как моя кофта?
– Как ваша кофта.
– Вместе с ними, как бы это выразиться, несколько отсталыми? – улыбаясь, она кивнула туда – на рисующих в воздухе.
– Они будут там впереди. И дай Бог, если вам удастся хотя бы посинеть, порозоветь.
– Достижение? – осведомился я.
– Достижение. Видели, как у Врубеля, падший демон – сине-розовый, лиловый? Давайте, я вас познакомлю с остальными членами команды.
ОН, большой, пятиконечный, подвел к нам Красавицу – Черные Брови и Человека – Смеющиеся Глаза, нет, не такого большого.
– Вы все – одна команда.
– Здравствуйте, – говорю. – Я Аркаша, а это манная каша.
И на Юрашу показываю. А тот рад, голос подает:
– Юраша, – говорит. – Юраша с вами поедет.
– Да куда ты собрался? – спрашиваю. – Юрашка-дурашка, едет, а не знает куда.
Тот в слезы.
– Не плачь, – говорю, – Репиным будешь.
Заулыбался.
– Хочу Репою быть! Пусть меня из земли за чуб тянут!
ОН говорит:
– Видите, Ефим и Белла, я ведь не случайно вас пригласил, я ведь вас всех продумал и подобрал – всю пятерку.
Красивые Брови поднялись:
– Почему пятерку?
ОН усмехнулся уголками рта: