Собрание сочинений. Том 1. Голоса

Ступить за человеческое и поглядеть со стороны, притом увидеть человечество, словно клубящийся рой насекомых или вытянутые фигуры, теряющиеся в бесконечности. Увидать все вокруг в одном каком-нибудь цвете, коричневом например, идущем от цвета сумки и окрашивающем и фигуру, и пейзаж. Ощутить мгновение, растянутое во времени, равное вечности. Это блаженство доступно только избранным. Только поэзия умеет это.

Римма Чернавина – такого рода поэт. Лучшие ее стихи – внимательные, яркие, взрывающиеся. Женский стрекозиный взгляд, устремленный на случайные причудливые детали бытия. «Красная лягушка прыгает впереди бегущего – чье-то сердце». Далее встречаются желтые «Жигули» и две желтые бабочки – на несколько мгновений. Но этого достаточно. Странный свет идет от подобных строк. Свет преображенной поэзией реальности.

НОВЫЕ РАССКАЗЫ ГЕОРГИЯ БАЛЛА

Рассказы, действительно, новые – где обнаруживаются герои, существующие в новой реальности, вернее, в той промежуточной области, плавно переходящей из жизни в смерть. Зачастую сами герои этого не замечают, а с ними – читатели. Боря Ветрюхин – Головня тоже не заметил, как к сорока годам стал камнем, и воспоминания только слабо пропечатывались на нем. Другого – деликатнейшего интеллигента бандиты сбросили с электрички – а он в своем трансцендентном мире ведет разговор с любимой, к которой ехал, когда еще был жив. Вот такие странные нереальные события происходят с героями Георгия Балла. Это особая жизнь – жизнь души. Иногда человек сам не уверен, вроде Кучерявкина из рассказа «Голос», жив он или нет. И ему нужен голос свыше, который говорит ему: «Кучерявкин, ты живой». И с каждым новым сюжетом читателю все более сквозит сквозь реальность другой призрачный мир, который, возможно, встретит нас после. Но писатель уже видит его наяву и старается нарисовать его нам – людям.

5 октября 1998

ВТОРАЯ РОДИНА

Год не был в Коктебеле, уже соскучился ужасно. Так скучают только по родине. Коктебель и есть моя вторая – творческая родина. И когда от Феодосии машина вывозит нас вверх на поворот к поселку – и вдруг все становится видно: и море слева и винзавод, и Карадаг и Святая, и сам поселок внизу, меня охватывает трепет и восторг. Это свидание, это любовь.

Для многих причастных к русскому искусству был такой Коктебель. И хотя я застал там еще Марью Степановну и слышал, как Рихтер играл на фортепьяно по соседству, для меня Коктебель всегда был и оставался местом, где жила Мария Николаевна Изергина – и тоже музицировала с большим тактом. На террасе вечерами в те годы собиралась куча народу. Вино приносили, виноград рос здесь возле террасы. Там я повстречал одного из последних футуристов Петникова, приходили поэты и поэтессы из Дома творчества. Приводил я в свою очередь и Лимонова с Леночкой, и Савицкого, а встречал нас совсем юный Борис Гройс. А эти споры, которые взрывались, как вулкан! Это были не просто споры, они имели давнюю традицию.

В свое время Мария Николаевна мне рассказала, как в начале 20‐х она и сестра – совсем юные девушки отправились пешком из Симферополя в Коктебель на дачу Волошина. У Волошина их отлично приняли и определили комнату. К обеду сошлось самое высокое общество – и все известнейшие литераторы, среди которых был и Андрей Белый, и Валерий Брюсов. И, как говорится, черт же дернул юную девушку Машу за столом заявить во всеуслышание, что русской литературы, как таковой, не существует. Какой крик и шум поднялся сразу! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Белый кричал, что это сущая чушь! А Брюсов, возражая, тоже кричал, что устами младенца глаголет истина! Мир между гостями был нарушен надолго. Макс хотел изгнать нарушителей спокойствия. И пришлось в уголку, обливаясь слезами, просить у него прощения.

И через полвека так же гудела и взрывалась веранда, вся оплетенная виноградом. Соседка, которая носила Марии Николаевне и ее гостям молоко, рассказывала своей приятельнице (со слов той же Марии Николаевны): «Соберутся и сердито кричат, будто бы по-русски, а ни одного слова не поймешь, наверно, по-еврейски». Золотые времена! И солнце золотое, как раз с дачи на море идут – князь собирается, а там и Мария Николаевна с племянницей.

Много и стихов, и прозы было мной написано в Коктебеле. Если смотреть сверху, то жил я прямо внизу – на склоне вулкана Карадаг. И ночью звезды и море открыты друг другу.

В одном моем рассказе я – рассказчик существую на этом берегу сразу в трех ипостасях: молодой, пожилой лысоватый и старик. Вот цитата из него:

«Я даже присел на скамейке напротив столовой и записал в своей новой записной книжке (у меня их штук сто, и в каждой две-три записи) вот что: „Здесь некий полынный круг, очерченный свыше. И бывает такое белое солнце и зыбкие ненатуральные тени, что все смешивается. Обитатели призрачных областей ходят по набережной в туманной дымке, что нагоняет с моря, и общаются как ни в чем не бывало“.