Жил Рыцарь Печального Образа,рассеянный, в полусне.Он щурился, кашлял и горбилсяв толстовке своей и пенсне.Он Даму любил по-рыцарскии ей посвятил всю жизнь;звалась она — историческийнаучный материализм.Дети кричали: «Папочка!» —его провожая в путь;в толстовке и стоптанных тапочкахпришел он на сборный пункт.С винтовкой шел, прихрамывая,и тихо шептал под носцитаты из Плехановаи Аксельрод-Ортодокс.Он ввек ни в кого не целился,ведя лишь идейный бой,и томик Фридриха Энгельсана фронт захватил с собой.Навстречу железному топотумолодчиков из «СС»в толстовке и тапочках стоптанныхвошел он в горящий лес.Он знал, что воюет за истинучистейших идей своих;имея патрон единственный,он выстрелил и затих.И принял кончину скорую.И отдал жизнь за своюПрекрасную Даму Историив неравном, но честном бою.
Боец
Жил да был боец одинв чине рядового,нешутлив и нелюдим,роста небольшого.Очи серой синевы,аккуратный, дельный.А с бойцами был на «вы»,ночевал отдельно.Автомат тяжелый нес,две гранаты, скатку,светлый крендель желтых косубирал под каску.А бойцы вослед глядяти гадают в грусти:скоро ль девушка-солдатволосы распустит?Но ни скатки, ни гранатза нее не носяти, пока идет война,полюбить не просят.Но бывает — вскинет бровь,всех людей взволнует,и ни слова про любовь, —здесь Любовь воюет!
Творчество
Принесли к врачу солдататолько что из боя,но уже в груди не бьетсясердце молодое.В нем застрял стальной осколок,обожженный, грубый.И глаза бойца мутнеют,и синеют губы.Врач разрезал гимнастерку,разорвал рубашку,врач увидел злую рану —сердце нараспашку!Сердце скользкое, живое,сине-кровяное,а ему мешает битьсяострие стальное…Вынул врач живое сердцеиз груди солдатской,и глаза устлали слезыот печали братской.Это было не поз можно,было — безнадежно…Врач держать его старалсябесконечно нежно.Вынул он стальной осколокнежною рукоюи зашил иглою рану,тонкою такою…И в ответ на нежность этупод рукой забилось,заходило в ребрах сердце,оказало милость.Посвежели губы брата,очи пояснели,и задвигались живыеруки на шинели.Но когда товарищ лекарькончил это дело,у него глаза закрылись,сердце онемело.И врача не оказалосьрядом, по соседству,чтоб вернуть сердцебиеньеи второму сердцу.И когда рассказ об этомя услышал позже,и мое в груди забилосьот великой дрожи.Понял я, что нет на светевыше, чем такое,чем держать другое сердценежною рукою.И пускай мое от болисердце разорвется —это в жизни, это в песнетворчеством зовется.