Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917)

Сниткин. Я понимаю вас, Андрей Евгеньевич. Но обо всём этом можно, так сказать, спорить… и вводить такую реформу, собственно говоря…

Подгорный. Не посоветовавшись…

Сниткин. Вообще… Так сразу.

Ершов. Андрей Евгеньевич был уверен в нашем согласии.

Подгорный. Вы угадали. Я был уверен, что это сделается само собой. Независимо от наших желаний и решений, а потому и все разговоры считал лишними.

Сергей Прокопенко (не владея собой). Я должен заявить… что такое… что такое отношение к товарищам недопустимо. Да, недопустимо! Что вы не имели права сдавать вашу статью в типографию, нас не спросившись. Это оскорбление всем нам… Да…

Подгорный (поражённый). Что с вами, Сергей Борисович, у нас же всегда так делалось.

Сергей Прокопенко. Делалось потому, что вы вообразили себя хозяином, который может распоряжаться, как ему вздумается. Никто из нас никогда не позволил бы себе ничего подобного.

Сниткин. Сергей Борисович, собственно говоря…

Сергей Прокопенко. Оставьте. Андрею Евгеньевичу угодно договорить до конца. Вы воображаете, что вы знаменитость, да… Вы думаете, что, если вам дали деньги, вы и хозяин… Я покажу вам… что вы ошибаетесь. Да… Ошибаетесь. Мы категорически заявляем, что вашей похоронной статьи не пропустим!

Подгорный (встаёт, сдержанно). Вы совершенно напрасно меня оскорбляете. Я никогда не считал себя хозяином. Деньги, которые достал Иван Трофимович, он достал не для меня, а для всех нас. Что же касается моей статьи, то я вас вполне считаю вправе не пропустить её.

Ершов. Да. Но если мы не пропустим, вы заявите, что выйдете из журнала.

Подгорный. Ничего подобного. Всё останется по-прежнему. Разумеется, я не могу писать иначе, чем думаю и чувствую, и буду продолжать писать так и впредь, но за вами признаю право обсуждать и не пропускать того, что я пишу.

Ершов. Это тот же ультиматум.

Подгорный. Но не могу же я писать заведомую ложь!

Сниткин. Позвольте, господа, мне сказать… Будем, собственно говоря, хладнокровны… Может быть, Андрей Евгеньевич перечтёт статью, смягчит, так сказать, выражения… и всё обойдётся…

Ершов. Не думаю, чтобы Андрей Евгеньевич на это согласился.

Подгорный. Я не соглашусь, потому что здесь дело не в выражениях. Если бы вам не нравились отдельные слова, я с удовольствием бы их вычеркнул.

Сниткин. А вы постойте, Андрей Евгеньевич, не торопитесь… Сейчас мы все, так сказать, взволнованы… Перечтите статью… Что вам, собственно говоря, стоит… Может быть, и вы сами согласитесь… Перечтите, Андрей Евгеньевич.

Подгорный. Хорошо. Она у вас?

Сниткин. Нет, в типографии. (Поспешно встаёт.) Я сейчас велю подать.

Подгорный. Не надо, Доримедонт Доримедонтович, я пойду в типографию. (Уходит.)

Длинная пауза.

Сергей Прокопенко. Чорт знает что такое…

Ершов. Прав Титов… горячи-с, хы-хы-хы… я думал, вы нанесёте оскорбление действием.

Сниткин. Андрей Евгеньевич перечтёт, и всё обойдётся.

Сергей Прокопенко. Как это вам покажется… Ведь это же измена… Форменная измена.

Ершов. Нет-с, это – высшая мудрость.

Сергей Прокопенко. Не мы ли мечтали создать великое дело обновления нашей родины! (Встаёт в позу.) Объединить вокруг себя все разрозненные силы интеллигенции и повести общество к великой цели, к далёким недосягаемым идеалам. Повести дорогой прямой и широкой, с которой все сбились в нашу смутную эпоху.

Ершов. Великолепно – только потише, а то в типографии подумают, что у нас кого-нибудь режут.

Сергей Прокопенко. Ну вас. Перед вами совершается величайшая трагедия, а вы тут зубоскалите.

Ершов. Уж и трагедия – не жирно ли будет?

Сергей Прокопенко. Да, трагедия, потому что падение Андрея Евгеньевича подорвёт последнюю веру в интеллигенцию. Очевидно, разложение отравило все души. Идёт всё дальше в ширь и глубь. Кто же останется на славном посту?! Когда мы потеряем веру в русское общество…

Ершов. Почему вам обязательно верить в кого-нибудь? Верьте в себя.

Сергей Прокопенко. Я должен верить в кого-нибудь.

Ершов. Это тоже, должно быть, признак настоящей интеллигенции. Хы-хы-хы…

Сергей Прокопенко. Да не смейтесь, чорт возьми. Ничего вы не понимаете. Тут рушатся все мечты наши. Всё, чем мы жили. И что казалось таким близким, почти достигнуто… А вы шута горохового строите.

Сниткин. Шутка прескверная… Что и говорить.

Ершов. А вы Лидию Валерьяновну на него напустите. Ведь вы же верите, что она чудеса творить может, хы-хы-хы…

Сергей Прокопенко. Вот что: я вам уже раз сказал и повторяю ещё раз, если вы в моём присутствии позволите себе говорить о Лидии Валерьяновне в таком тоне, я за себя не ручаюсь. Поняли?