Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917)

Подгорный. Да. Я, действительно, ставлю вопрос деловым образом. И делаю это вполне сознательно. Я исхожу из фактов. Факты таковы: журналом может руководить только тот, кто солидарен с большинством. Я не солидарен, значит, руководителем быть не могу. Помогать вам буду, а руководителя выберете другого. Согласитесь же, господа, что выход этот неизбежен. К чему докапываться, почему мы разошлись? Что со мной случилось, кто я такой… Вы говорите, это трагедия. Допустим, даже трагедия. Но она неизбежна. Она уже есть. И нам надо найти из неё выход. Этот выход один. И я на него указываю. По-моему, всё это так ясно.

Лазарев. Вы не совсем правы, Андрей Евгеньевич, кроме чисто практической стороны дела существует сторона внутренняя. Вполне естественная потребность понять влияние целиком. Вы разошлись с товарищами, но они даже толком не знают: почему, отчего, как это случилось? Вы человек очень замкнутый, переворот назревал в вас постепенно, но для нас всех он является полнейшей неожиданностью. Если же брать сторону практическую, всё-таки вы не правы. Выход не один. Допустим, товарищи вас убедить не могут. Но, может быть, вы, рассказав им всё толком, сможете убедить их. На чтобы лучше. Вы тогда по-прежнему останетесь руководителем журнала, который примет несколько иное направление.

Пружанская. Вот именно. Я тоже говорю. Мы будем умолять Андрея Евгеньевича. Мы должны…

Сергей Прокопенко. Да не мешайтесь вы, наконец, с вашими мольбами.

Ершов. Недоумеваю: разве «новое направление» Андрея Евгеньевича недостаточно ясно изложено в его статье? Какие ещё требуются пояснения? Я опять-таки говорю, что всецело присоединяюсь к Андрею Евгеньевичу, к его чисто деловой постановке вопроса. Так и ему легче, и нам легче.

Сергей Прокопенко. Нет-с, извините, пожалуйста: я считаю необходимым договориться до конца. Уж если на то пошло, то мы должны ещё выяснить, может ли Андрей Евгеньевич и сотрудничать, да.

Доктор. Не горячитесь, не горячитесь, Сергей Борисович.

Николай Прокопенко. Зарвался, Серёжка.

Сергей Прокопенко. Я говорю совершенно хладнокровно. Мы вправе потребовать от Андрея Евгеньевича объяснений, и он обязан их дать.

Подгорный. Каких объяснений?

Сергей Прокопенко (вспылив). Объяснений вашей измены, если вам угодно.

Общий шум.

Лазарев. Сергей Борисович!

Пружанская. Это ужасно. Я не солидарна. Я совершенно не солидарна. Андрей Евгеньевич, умоляю вас…

Подгорный. Позвольте, позвольте, господа, на резкости я не обижаюсь. Но здесь не резкость, а неправда. Я никому и ничего не изменял. А действительно много пережил и теперь всё вижу по-новому. Идти же против своей совести не могу.

Лазарев. По-моему, Андрей Евгеньевич, самое лучшее – объясниться.

Подгорный. Хорошо. Если вы этого непременно хотите. Только, по-моему, это всё ясно.

Сергей Прокопенко. Совершенно не ясно.

Подгорный. Аркадий Тимофеевич совершенно прав, что моё теперешнее направление, или, вернее сказать, настроение, вполне высказано в моей статье – и, право, я не знаю, что ещё могу добавить для пояснений. «Новое», что случилось со мной, – это то, что я окончательно сознал, что ни во что по-настоящему не верю, сознал также и то, что в этом источник всех моих и, вообще, человеческих несчастий. Не веру в Священное Писание я имею в виду. А, понимаете ли, вообще всякую веру.

Сергей Прокопенко. И в домовых.