Собрание сочинений. Том 10

«Если бы мнение императора, что дни Турецкой империи сочтены, стало достоянием гласности, ее крушение произошло бы еще раньше, чем рассчитывает его императорское величество».

Итак, «калмыку» достаточно будет высказать свое мнение о том, что больной человек умирает, и тот действительно умрет. Вот так жизнеспособность! Тут уж даже иерихонских труб не нужно. Дуновение высочайших уст императора — и Оттоманская империя разваливается.

«Правительство ее величества вполне разделяет мнение императора, что занятие Константинополя какой-либо из великих держав было бы несовместимо с сохранением нынешнего равновесия держав и с поддержанием мира в Европе и должно сразу же быть признано невозможным; что нет данных для восстановления Византийской империи; что постоянная неурядица в Греции не поощряет к расширению ее территории и что, ввиду отсутствия почвы для создания областного или общинного самоуправления, предоставление турецких провинций самим себе или дозволение им образовать особые республики привело бы к анархии»,

Заметьте, что британский министр, униженно склоняющийся к стопам своего господина-татарина и рабски повторяющий его слова, не стыдится повторить даже чудовищную ложь, будто в Турции нет «почвы для создания областного и общинного самоуправления», между тем как именно сильное развитие общинной и областной жизни давало Турции возможность до сих пор противостоять жесточайшим ударам изнутри и извне. Одобрив все выдвинутые царем постулаты, британское министерство оправдывает и все выводы, какие он намерен из них делать.

В случае распада Турецкой империи, — говорит доблестный граф, — «единственным средством достигнуть мирного исхода был бы европейский конгресс». Но он боится последствий такого конгресса не из-за коварства России, — которая на Венском конгрессе так провела Англию, что Наполеон на острове Св. Елены воскликнул: «Если бы я остался победителем при Ватерлоо, я не мог бы продиктовать Англии более унизительных условий», — а из страха перед Францией.

«Договоры 1815 г. должны бы в таком случае подвергнуться пересмотру, и Франция, вероятно, была бы готова рискнуть европейской войной, чтобы освободиться от обязательств, которые она считает оскорбительными для своего национального достоинства и которые, будучи навязаны ей победоносными врагами, являются для нее источником постоянного раздражения».

Правительство ее величества «желает сохранить Турецкую империю» не как оплот против России и не потому, что крушение Турции заставило бы Англию защищать против России свои диаметрально противоположные интересы на Востоке. О нет! — говорит граф, — «интересы России и Англии на Востоке совершенно тождественны».

Англия хочет сохранить Турецкую империю не по каким-либо соображениям, связанным с восточным вопросом, а «из убеждения, что ни один крупный вопрос на Востоке не может быть поднят без того, чтобы не стать источником раздоров на Западе». Следовательно, восточный вопрос повлечет за собой не войну западных держав против России, а войну западных держав между собой, войну Англии против Франции. И тот же министр, который писал эти строки, и его коллеги, которые их санкционировали, хотят обмануть нас, заставив поверить, что они серьезно собираются вести войну против России в союзе с Францией, и притом войну «из-за вопроса, возникшего на Востоке», и вопреки тому, что «интересы России и Англии на Востоке тождественны»! Бравый граф идет еще дальше.

Почему он боится войны с Францией, которая, по его словам, должна быть «неизбежным следствием» распада и расчленения Турецкой империи? Сама по себе война с Францией была бы очень приятным делом. Но с ней было бы связано то деликатное обстоятельство,

«что всякий крупный вопрос на Западе будет принимать революционный характер и включать в себя пересмотр всей социальной системы, к чему континентальные правительства, конечно, не готовы.

Император вполне отдает себе отчет в силах, которые находятся в состоянии постоянного брожения под поверхностью общества, и в их способности взрываться даже в периоды мира; его императорское величество вследствие этого вероятно присоединится к мнению, что первый пушечный выстрел может явиться сигналом к возникновению положения, более гибельного даже, чем бедствия, которые неизбежно приносит с собой война».

«И отсюда», — восклицает откровенный миротворец, — «страстное желание правительства ее величества предотвратить катастрофу». Если бы за разделом Турции не таилась война с Францией, а за войной с Францией — призрак революции, то английское правительство с одинаковой охотой проглотило бы и Grand Turc, и его «казацкое» величество.