Собрание сочинений, том 15

Открытый разрыв Гарибальди с партией Кавура, проявившийся в изгнании из Сицилии отъявленного интригана Лафарины и синьоров Гришелли и Тотти, корсиканцев по происхождению и бонапартовских полицейских агентов по профессии, вызвал чрезвычайно противоречивые комментарии европейской печати. Частное письмо Гарибальди к одному из лондонских друзей[68], с содержанием которого меня ознакомили, разрешив сообщить в «Tribune» основные его положения, не оставляет никакого сомнения относительно действительного положения вещей. Письмо Гарибальди было написано еще до его декрета от 7-го числа сего месяца, согласно которому все три вышеупомянутых интригана были удалены с острова, но тем не менее оно полностью разъясняет сущность споров между генералом и министром, между популярным диктатором и династическим великим визирем, короче говоря, — между Гарибальди и Кавуром. Последний, заключив тайное соглашение с Луи Бонапартом, которого Гарибальди клеймит словами «cet homme faux» («этот лживый человек») и с которым, как он предсказывает, «ему придется в одно прекрасное утро скрестить шпагу», — твердо решил аннексировать одну за другой те части итальянской территории, которые могут быть завоеваны мечом Гарибальди или вырваны из вековой зависимости народными восстаниями. Этот процесс постепенного территориального присоединения к Пьемонту должен был сопровождаться одновременно процессом «компенсации» в пользу Второй империи. Подобно тому как за Ломбардию и герцогства пришлось заплатить Савойей и Ниццей, аннексию Сицилии пришлось бы компенсировать Сардинией и Генуей; каждый новый акт сепаратного присоединения влечет за собой новую сепаратную дипломатическую сделку с покровителем Пьемонта. Вторичное расчленение Италии в интересах Франции, помимо того, что оно означало бы покушение на целостность и независимость Италии, сразу задушило бы патриотическое движение в Неаполе и Риме. Распространение убеждения, что ради объединения под властью Пьемонта Италия должна становиться все меньше и меньше, дало бы возможность Бонапарту сохранить в Неаполе и Риме особые правительства, номинально независимые, но практически находящиеся в вассальной зависимости от Франции. Поэтому Гарибальди считает своей главной задачей устранение всякого повода для французского дипломатического вмешательства, но, как он понимает, этого можно достигнуть лишь в том случае, если движение сохранит свой чисто народный характер и не будет стоять ни в какой связи с планами чисто династического расширения. Как только Сицилия, Неаполь и Рим будут освобождены, наступит момент для их присоединения к королевству Виктора-Эммануила, если последний возьмет на себя управление ими и их защиту не только от Австрии, врага с фронта, но и от Франции, врага с тыла. Быть может, слишком полагаясь на добрую волю английского правительства и на затруднительное положение Луи Бонапарта, Гарибальди рассчитывает, что до тех пор, пока он не присоединяет к Пьемонту никакой территории и в деле освобождения Италии опирается исключительно на итальянское оружие, Луи Бонапарт не посмеет вмешаться и открыто нарушить те принципы, под предлогом которых он начал итальянский крестовый поход. Как бы то ни было, достоверно одно, что план Гарибальди, независимо от того, будет он успешно осуществлен или нет, является единственным планом, который при нынешних обстоятельствах может в какой-то степени способствовать не только избавлению Италии от ее давних тиранов и внутренних распрей, но и ее освобождению из когтей нового французского протектората. Именно для того, чтобы помешать осуществлению этого плана, Кавур и отправил в Сицилию Лафарину в сопровождении двух братьев-корсиканцев.