Собрание сочинений (Том 2)

В редакции шло своим чередом редакционное утро Акопян, с пером в руке, сидел над гранками и сказал: "Ты ко мне? Посиди минутку", - пришлось сесть смирно и ждать. Вошел кто-то с хроникой, Акопян стал править хронику. Прибежала машинистка Ляля с перепечатанным материалом, из типографии принесли тиснутую мокрую полосу, Залесский принес рецензию, и они с Акопяном спорили о спектакле, раздался звонок из кабинета Дробышева, Акопян ушел туда и пропал. В окнах стало свинцово - нашла туча, хлынул дождь. Севастьянов слонялся по коридору, видел в открытые двери, как Коля Игумнов, свесив белокурую гриву, трудится над рисунком; как пришел Вадим Железный, его кожанка блестела от дождя, он повесил ее на гвоздик, вынул записную книжку, уселся, придвинул стопку чистой бумаги, обмакнул перо - и его брови поднялись, он оледенел, отрешился от всего, кроме пера и чистого листа... Видел, как под клетчатым серым зонтиком пришла к Залесскому старуха жена, принесла завтрак в корзиночке, как уборщица Ивановна разносила чай на подносе, она и Акопяну поставила среди бумаг стакан жидкого чая. Всегда готов был Севастьянов наблюдать эту восхитительную, высшую жизнь, но в тот день он томился одним ожиданием, ожиданием Акопяна.

Меньше всего было свойственно ему телячье легкомыслие. Он себя урезонивал: "Размечтался!.. Обязательно окажется что-нибудь обыкновенное, самая мелочь может оказаться, не имеющая отношения... С чего на тебя такое свалится, чего ради вдруг тебя возьмут и напечатают, как будто это так просто. Ты вовсе и не нужен Акопяну, видишь - он о тебе забыл, Кушля напутал спросонок". Но какой-то новый Севастьянов, убежденный в своих силах, не хотел признавать резоны, волновался и заносился, изумляя прежнего солидного Севастьянова.

- Брось, ничего Кушля не напутал, притворяешься перед самим собой, не хочешь разочароваться...

- Какое-нибудь редакционное дело.

- Редакционное он бы по телефону передал... У меня удача. Вот тут, в кармане, у меня лежит удача. Как Кушля про нее сказал? Замечательно, сказал, великолепно!

- Ты, брат, ошалел. Похвалили тебя, ты и ошалел.

- Вот посмотришь!..

Но когда Акопян вышел наконец из редакторского кабинета, и они с Севастьяновым сели друг против друга у стола, и Акопян сказал: "Ты говорят, пишешь; покажи", - шалый голос умолк, как не было его; сидел перед Акопяном положительный, несуетливый Севастьянов. У этого положительного Севастьянова пальцы были неловкие, деревянные, когда он доставал листки из нагрудного кармана, и он подумал: "Акопяну вряд ли понравится".

Акопян взял листки и, прежде чем читать, отхлебнул холодного чаю из стакана.

"Ему не понравится".

- Сколько ты классов кончил? - спросил Акопян, уже начав читать и отрываясь, что причинило Севастьянову боль; и, узнав, что Севастьянов окончил два класса приходского училища, покачал головой: - Маловато...

"Ясно, не понравится. Чему там нравиться - пишу корову через ять".

Акопян читал, подперев лоб рукой. Севастьянов смотрел на его узкую руку, опущенные веки и думал: "Ужас, и как я решился показать. Ему же никогда ничего не нравится, он все черкает и переделывает, а у меня до того плохо, позорно плохо..."

- Очень приличная зарисовка, - сказал Акопян.

Севастьянов перевел дух. У него губы ссохлись, пока Акопян читал.

- Про рабочего со станком хорошо написано, - сказал Акопян, задумчиво рассматривая Севастьянова своими черными глазами.

"Вот и он говорит, что хорошо, - подумал Севастьянов, и его радость и вера мгновенно вернулись к нему, - значит, в самом деле хорошо, уж кто и понимает, как не он, и какой симпатичный у него голос, как говорит он приятно, и, значит, это называется зарисовка, а не фельетон, правильно, очень подходящее название!"

- Редактор считает, - сказал Акопян, - что тебя следует попробовать на работе в редакции, ты как на это смотришь?

"В редакции, ну конечно! - подумал Севастьянов. - Я это предвидел, я так и знал! Еще утром знал, когда Кушля сказал "в добрый час"... Написано очень прилично. А два класса - что ж два класса, как будто я этим ограничусь, учился на курсах, и на рабфак пойду, и в вуз".

- Ну, так как же ты? - окликнул Акопян.

- Я?.. - Севастьянов прокашлялся. - Я, да... с удовольствием.

Акопян улыбнулся.

- Но имей в виду, заработок на первых порах будет нерегулярный и, возможно, меньше, чем в отделении. Выдержишь?

- Выдержу.

- Зарисовку твою напечатаем. Придумай заголовок и зайдем с тобой к редактору. - Зарисовка была без названия.

Севастьянов вышел на балкон. Пока они с Акопяном разговаривали, дождь кончился, короткий и бравурный, и опять светило солнце. В выбоинах старого балкона с почерневшей узорной решеткой стояла светлая вода. Внизу играли дети, шли прохожие, двое остановились на углу, разговаривая, - ни у кого из них не было таких ослепительных перспектив, никого так не манило будущее, как манило оно Севастьянова, когда он стоял на балконе, придумывая название для своей зарисовки.