Собрание сочинений (Том 2)

Управляющий привёз распоряжение белых властей, по которому отнятые в 1917 году помещичьи земли, скот, сельскохозяйственный инвентарь и всё прочее опять возвращалось старым владельцам. Мало того. За землю, которой эти два года пользовались крестьяне, причиталась арендная плата помещикам, и многое другое ещё причиталось.

- Большевикам теперь крышка, - потрясал Лихоборов какой-то бумажкой. - Советской власти считай что не было. Скоро приедет наш барин и благодетель. Так смотрите у меня, чтобы встречать с хлебом и солью, наставлял управляющий.

Крестьяне молча слушали эти речи. Вид у Лихоборова был грозный, начальствующий.

Однако потом по селу пошли пересуды.

- Советская власть - не репа! - выкрикивал Юхим Задорнов. - Её свинячьим рылом не сковырнёшь! Она, мужики, с копытом. Под нож, как телок, не станет. Правильно говорю?

- Верно, - гудели крестьяне.

- Гнать Лихоборова в шею!

На следующий день Юхим Задорнов, старуха Вирова и Иван Горемыка явились к управляющему.

- Вот что, Фаддей Захарыч, - начал Юхим Задорнов. - Уезжал бы ты подобру-поздорову. В общем, так - словно тебя здесь и не было.

Лихоборов поначалу упрямился.

- Не зли, не испытывай, - предостерёг Горемыка.

- Уезжай, уезжай, батюшка, - повторяла старуха Вирова. - Оно же лучше, когда добром.

Лихоборов уехал.

Коммунары были довольны. В ту же ночь на бугре за Ромашками они вырыли глубокие ямы и ссыпали в них зерно. Скот же угнали в лесные овраги. Вместе со скотом ушла и старуха Вирова.

- Может, кого помоложе, - говорил ей Юхим Задорнов. - Куда тебе, Пелагея Никитична!

Старуха сделала вид, что не слышит:

- До встречи, Юхим Силаич!

СВИДЕЛИСЬ

Это было ночью. А утром...

Утром в Ромашки прибыла воинская команда во главе с молодым офицером поручиком Щербацким - каким-то дальним родственником тех самых Щербацких, имение которых и было в Ромашках. Команду привёл Лихоборов.

Офицер был худ, роста среднего. Нос имел вздёрнутый, глаза маленькие, точь-в-точь поросячьи.

Нюте он не понравился. Она вспомнила слова Задорнова о репе и свинячьем рыле. Представила огород и офицера Щербацкого, который стоял на четвереньках и ковырял своим вздёрнутым носом землю.

Нюта не сдержалась, хихикнула.

Белые приказали всем жителям Ромашек собраться на деревенской площади. Щербацкий долго смотрел на крестьян, наконец произнёс:

- Коммунисты, два шага вперёд.

Никто не шевельнулся.

- Есть коммунисты?

- Есть, - вдруг раздался голос Юхима Задорнова. Он вышел вперёд.

- Есть, - сказал Горемыка и тоже вышел вперёд.

Затем вышли Задорновы Аггей и Степан. Затем Клаша Задорнова. Затем старый-престарый дед Савелий Задорнов. Кончилось тем, что все коммунары вышли вперёд.

Поручик удивлённо повёл глазами. Потом поманил к себе Лихоборова и батюшку отца Капитолия. Они о чём-то стали шептаться. Батюшка услужливо кивал головой. Щербацкий достал блокнот и что-то записывал.

Затем батюшка и Лихоборов отошли, а поручик опять повернулся к собравшимся. Заглянув в блокнот, он выкрикнул:

- Крестьянин Юхим Задорнов.

- Крестьянин Юхим Задорнов, - прогудел стоявший рядом с офицером усатый фельдфебель.

- Я, - отозвался Задорнов.

К нему подошли солдаты, вывели из толпы.

- Крестьянин Иван Горемыка!

Вывели Горемыку.

- Крестьянка Пелагея Вирова!

Толпа молчала.

- Крестьянка Пелагея Вирова!

- Где крестьянка Пелагея Вирова?

Толпа молчала.

Тогда к Щербацкому опять подошёл отец Капитолий, потянулся к офицерскому уху. Поручик, выслушав, понимающе мотнул головой.

Кроме Юхима Задорнова и Ивана Горемыки, всех распустили. Через два часа солдаты приволокли в село и старуху Вирову. Всех троих посадили в подвал господского дома.

На следующий день они, как активисты ромашкинской коммуны, были повешены.

- Вот и свиделись, - сказала перед смертью старуха Юхиму Задорнову.

- Выходит, что свиделись, Пелагея Никитична, - ответил Задорнов.

"ВСЕХ СРАЗУ. ВОТ ТАК!"

В день казни ромашкинских коммунаров на Митю снова напала его болезнь.

Он носился по селу и то пронзительно горько плакал, то заливался безумным хохотом.

- Ангелы, ангелы! - выкрикивал Митя. - Проснитесь быстрее, ангелы. Разбудите вы нашего боженьку. Сатана на земле...

Горбун подбегал то к солдатам, то к усатому фельдфебелю, то к самому офицеру Щербацкому.

- Глянь, глянь, - дурачок! Песенку спой, дурачок, - гоготали солдаты.

- Пошёл вон, - отгонял Митю усатый фельдфебель.

Поручик Щербацкий брезгливо морщился и взмахивал перед самым Митиным носом нагайкой.

Всю ночь горбун простоял на коленях в углу избы под иконами. Он исступлённо бил головой о пол и тянул своё бесконечное:

- Ангелы, ангелы...

Нюта боялась к нему подойти. Она тихонько лежала на печке. Жалость к Мите, мысль о повешенных, жалость к самой себе заполнили душу девочки. Бессильная злоба давила Нюту. "Был бы Ромка, Ромка придумал бы..." сжимала Нюта свои кулачки. Она лежала и молча плакала.

Потом Нюта уснула. Когда она снова открыла глаза, Мити в избе уже не было. Наступил день. Ярко светило солнце.

Девочка спрыгнула с печки, вышла на улицу.

Митя не бегал теперь по селу. Он неподвижно сидел у виселицы, смотрел на Пелагею Никитичну и что-то шептал.